Огневица

Однако дейвас всегда ложился по другую сторону костра, и порой Итрида до самого утра смотрела в небо. Она словно замерзла внутри: не чувствовала бега времени, не замечала, как день сменяется ночью, почти не слышала того, что ей говорили. И медленно забывала, почему и куда они так торопятся.

Седмицу спустя Итрида вдруг ощутила боль. Тело очнулось от сонного оцепенения и зашлось отчаянным криком существа, непривычного к верховой езде. Бродяжница растерянно оглянулась по сторонам… а потом вцепилась в гриву скакуна так крепко, что пальцы свело. За все сокровища мира она сейчас не разжала бы руки – только не тогда, когда земля уносится назад так быстро, что заросшая травой обочина, коричневатая грязь и редкие фигуры прохожих сливаются в единое полотно. За все годы бродяжничества Итриде так и не довелось научиться ездить верхом: ее промысел предполагал звериные тропы, грязные темные переулки, тихие сонные комнаты – но уж точно не утоптанные тракты, по которым выбивали сейчас дробь конские копыта. Будь у нее хоть немного меньше гордости, Итрида попросила бы примотать себя веревками к седлу.

Но одного насмешливого взгляда дейваса ей хватило, чтобы отказаться от этой идеи.

Теперь она расплачивалась за гордыню болью, медленно ползущей по спине, от онемевшего зада к деревенеющим плечам. В этом было и кое-что хорошее: зуд и жжение от заживленной колдовством татуировки почти перестали ощущаться, заслоненные этими новыми ощущениями, но при каждом особо сильном ударе копыт о засохшую глину Итрида мелко вздрагивала и закусывала губу.

Она не замечала, как Марий исподтишка наблюдает за ней, готовый в любой миг подхватить ее, если она начнет падать. Итрида вообще ничего не видела, кроме развеваемой ветром шелковистой гривы и плотно прижатых к голове скакуна маленьких ушек. Итрида сосредоточилась на этих мягких заостренных ушках, просвечивающих розовым на свету. При малейшей попытке глянуть в сторону на нее накатывала дурнота.

Бродяжница не сразу поняла, что ее лошадка начала сбиваться с шага. Лишь когда та едва не завалилась набок и жалобно заржала, Итрида, к тому моменту уже дышавшая ртом, растерянно заморгала и подняла голову.

– Марий!..

Ее голос прозвучал едва слышно, но дейвас, скакавший рядом, все равно услышал. Он протянул руку и схватил лошадь Итриды за гриву. Мягко потянул, заставляя зверя остановиться, и сжал коленями бока собственного скакуна. Итрида сползла с седла и растянулась в блаженной тени, мелко сглатывая и не торопясь открывать глаза. Сквозь гул в ушах она слышала негромкое бормотание Мария, успокаивающего коней, но слов разобрать не могла, да и не пыталась.

Постепенно дурнота отступила, и Итрида медленно, помогая себе локтями, приподнялась и оперлась спиной о дерево, под которое свалилась как мешок с зерном. Это была рябина – старая, с серым узловатым стволом и густым переплетением низко склоненных ветвей. Ветерок лениво шевелил листву, словно играя с солнцем в пятнашки. Свет и тень беспрерывно сменяли друг друга, как блики на воде. Оглушительно стрекотали кузнечики, маленькие, светло-зеленые, с прозрачной слюдой крыльев. Справа от Итриды на камне грелась желтопузая ящерица. Она порскнула в тень, когда ее покой нарушили люди, но быстро выбралась обратно и прижалась животом к нагретой поверхности. Мир дышал покоем и негой.

В отличие от Мария, бессильно ругавшегося сквозь зубы не хуже кмета, который наткнулся в постели на упыря вместо любимой женушки.

– Что стряслось?

– Твой конь охромел. А свежую перемену получить здесь негде. Морокун побери, ведь почти добрались!..

Дейвас раздраженно ходил взад-вперед по полянке, бормоча себе что-то под нос – то ли ругательства, то ли новый план. Итрида устало прижалась спиной к рябине и из-под полуопущенных век наблюдала то за дейвасом, то за кипевшей вокруг жизнью, которой никакого дела не было до переживаний людей. Тошнота отступила, и ей ужасно захотелось пить. От стрекота кузнечиков звенело в ушах. Огневица передернула плечами и потерла левое, за которым сверкал глаз нарисованного волка. Осколок Огнь-Камня никуда не исчез – по-прежнему был до странности холодным и гладким пятном в окружении горячей кожи.

– Далеко отсюда до Червена? – спросила Итрида.

– Верхом был бы один дневной переход, а пешком – дня три, не меньше, – неохотно отозвался Марий. – Морокуновы кони, – выругался он и плюхнулся на траву рядом с Итридой. Откинулся к стволу дерева и замер, закрыв глаза.

– Все так плохо?

Итрида отпила немного воды из фляги на поясе. Вода была теплая и невкусная, но она утолила жажду и смыла привкус пыли с языка.

– Как только переведешь дух, пойдем пешком. Каждая минута промедления грозит тем, что мы явимся к запертым воротам Червена. И, скорее всего, охранять их будут огневики, выращенные черной самовилой.

Итрида собралась ответить Марию, но не успела.

– Глазам своим не верю! Итрида, ты ли это? – знакомый голос казался таким неуместным здесь, что Итрида сначала подумала, что ей чудится.