Огневица

Тот, что появился первым, выставил перед собой ладонь, указывая на молодую лауму с толстой белоснежной косой. Огненная лента метнулась от него к водянице. Лаума скрестила перед собой руки, и перед нею встала стена воды. Однако лента пламени с легкостью прорвалась сквозь преграду и охватила несчастную. Водяница закричала, но крик оборвался быстро. Мгновение почерневшее тело еще стояло на ногах – а потом рассыпалось мелким пеплом.

– Назад! – заорал Марий.

Мирослава бросила поводья, и конь закусил удила, продолжая мчаться вперед.

Старшая лаума вскинула руки над головой, сложным образом переплела пальцы, а потом резко развела руки в стороны. Повинуясь ее приказу, по улицам хлынул туман, мигом скрывший огневиков и водяниц от врагов. Густую молочную пелену разрывали вспышки, и в разрывах то и дело виднелись чужие огневики. Мирослава дернула коня за поводья, и он встал как вкопанный, мелко дрожа. Спрыгнув на землю, лаума пригнулась, пропуская огненный хлыст над головой, выпрямилась и ответила на удар знакомым Марию приемом – человека с обожженным лицом окружили десятки его ледяных копий. Огневик поначалу лишь усмехнулся, но вдруг лицо его стало растерянным. Он всмотрелся в маски и недоверчиво коснулся собственного лица. Его глаза расширились, словно он лишь сейчас понял, как выглядит. Мужчина заметался, принялся разбивать маски, но Мирослава создавала все новые и новые его ледяные портреты, медленно сжимая клетку, пока огневик не упал на колени, скорчившись и закрыв голову руками.

– По Кожевенной пройдешь, – бросила Мирослава.

– А ты?

– Мы сдюжим. Иди, – Мирослава подняла лицо к Марию и устало улыбнулась.

Без привычных многочисленных украшений, в простой дорожной одежде она как никогда была похожа на девчонку – такую же юную, как те, что сейчас гибли на улицах Червена.

Марий кивнул на прощание и дернул Стрыгу за гриву, понукая развернуться. Знаками показал двоим подоспевшим дейвасам следовать за собой, а остальных отправил на подмогу лаумам.

До Кожевенной тоже докатились бои. И здесь огневики с сожженными лицами сцепились с дейвасами, лаумами и простыми червенцами, вставшими на защиту родных домов. Повсюду виднелись сломанные доски, избы чернели провалами уничтоженных стен и пятнами сажи на стенах уцелевших, вся дорога была в выбоинах. Трое дейвасов по счастливой прихоти судьбы сумели почти без боя пересечь Кожевенную и выбраться на Рябиновую.

Марий прикрыл рот и нос воротом, но все же закашлялся. Едкий дым выедал глаза, от запаха горящей плоти к горлу подкатила тошнота. Рябиновая, некогда спокойная, широкая, с богатыми теремами по обе стороны, сейчас окрасилась в тьму и алое. Не было ни одного дома, который не охватил бы огонь. Жар стоял такой, что дейвасам не миновать было бы ожогов, не храни их Перкунасова искра.

Марий вспомнил, в какой стороне терем Кожемяк, и махнул рукой:

– Туда!

Болотник боялся, что от терема, как и от тех, кто схлестнулся в нем, ничего не осталось. Но он ошибся. Полыхало все вокруг, то и дело слышались взрывы и вспыхивали языки пламени из-за высокого забора, но сам терем оказался невредим.

Итриду Марий заметил сразу – равно как и ее противницу, похожую на тень его Огневицы.

– Ту, что в черном, – убить, – отрывисто бросил Болотник и сам обнажил меч.

Итрида стояла на коленях посреди двора, опустив голову так низко, что короткие волосы почти скрыли ее лицо. Над ней нависла бывшая самовила, что-то кричавшая Итриде, и руки ее горели огнем так же, как у ее воинов.

Самовила занесла руку для удара. Марий рвался к Итриде через когти и огненные хлысты прихвостней черноволосой ведьмы, встретившие его на пути. Он тянулся, не обращая внимания на боль, вспыхнувшую в руке, которая тут же повисла плетью. Его черное пламя путалось в телах тех, кто бросился на защиту своей госпожи, и никак не могло добраться до нее самой. Марий отвлекся лишь на мгновение, а когда снова нашел взглядом Итриду – вздрогнул.

Черная самовила лежала на спине, а Итрида стояла над нею на четвереньках, оскалив зубы. И Марию вдруг привиделось, что перед ним не человек, а огромная волчица с огненной шкурой…

* * *

Итрида впустила в себя волчицу.

Не так, как это бывало раньше. Не в клетку из собственных страхов и корявых ветвей навьего леса. Она открылась ей целиком, до самого донышка души, предлагая волчице свое тело как новый дом. Итрида отступила, позволяя зверю войти как хозяину. Волчица замерла, недоверчиво прядая ушами. С ее шерсти на землю сыпались искры. Зверь смотрел на Итриду пламенными глазами, похожими на камень, что слился с ее плотью, и дышал тяжело, как обычная собака. В местах, где шкуру задели когти Врановой госпожи, виднелись черная плоть и серая кость. Крови не было.