Огни Хякки Яко

Он чуть не оглох от собственного крика. Горло будто кто-то рвал изнутри раскалёнными когтями, но ему уже было всё равно. Даже если он больше никогда не сможет произнести ни слова, никого не коснётся эта потеря. Кроме палача, который не насладится его предсмертными хрипами.

Лишь когда до его щеки дотронулись прохладные пальцы, он понял, что плачет. С трудом заставил себя поднять глаза и посмотреть на Уми.

По её щекам тоже катились слёзы.

– Прости, Дзёя. Если бы я могла хоть как-то облегчить твою участь… Но я не знаю, как помочь даже самой себе. Как теперь жить, зная, что сотворили наши отцы. Как исправить хоть что-то…

В конце коридора вдруг снова хлопнула дверь, и Уми осеклась, едва не подпрыгнув на месте. Он и сам вздрогнул от неожиданности: за теми новостями, что принесла ему Уми, совсем позабылось, где они находились.

Тяжёлая поступь тюремщика неумолимо приближалась. Время вышло.

Уми подалась ему навстречу – на короткий миг он даже почувствовал её тёплое дыхание на своём лице. Она торопливо достала из рукава какой-то небольшой свёрток и сунула ему прямо в руки.

– Я нашла эту вещь у дядюшки уже после его смерти. И посчитала, что она должна быть у тебя. Постараюсь прийти к тебе снова, как только смогу.

С этими словами Уми отпрянула, так и не дождавшись ответа. И заспешила прочь, стыдливо прикрыв лицо рукавом.

Опасаясь, что тюремщик почует неладное, если увидит его покрасневшее от слёз лицо, он отвернулся и снова забился в свой угол. После недавней вспышки гнева каждое движение отзывалось в груди тупой ноющей болью. Без отваров ведьмы сердце с каждым днём беспокоило всё сильнее. Порой от накатывавшей боли хотелось на стены лезть, но он лишь кривился, молча перенося страдания. Он не доставит тюремщикам удовольствия лицезреть его слабость. Хватит с них и того, что они держат его взаперти, словно дикого зверя.

Свёрток, который вручила ему Уми, он поспешил засунуть за пазуху, пока никто не заметил. С его содержимым удастся ознакомиться не раньше, чем начнётся пересменка, поэтому до поры он выбросил все мысли о нём из головы. Видит Дракон, ему и без того было о чём подумать.

Дзёя. Раньше он наивно верил в то, что сразу узнает своё забытое имя, как только услышит его. Но на деле всё оказалось совсем не так – ни в душе, ни в сердце не отозвалось ничего, кроме боли, которой он теперь, похоже, был наполнен до краёв…

На обед принесли нечто вязкое и сероватое, отдалённо напоминавшее слипшийся рис, и он проглотил всё, даже не почувствовав вкуса. Когда стражник забрал опустевшую миску и скрылся в коридоре, а двое его товарищей грузно потопали следом на пересменку, он торопливо вынул свёрток и развязал тесёмки. Некоторое время пристально вглядывался в лица трёх людей, изображённых на семейном портрете. Щеголевато одетый молодой мужчина, изящная женщина с правильными чертами лица и красивый мальчик, лицо которого было так похоже на его собственное.

Так вот какой она была когда-то – семья, которой госпожа Тё лишила его. Навсегда.

Руки Дзёи Окумуры задрожали, и одна-единственная горячая слеза упала прямо на сердце запечатлённого на портрете мальчика.

Глава 7. Дайсин, императорский дворец, несколькими днями ранее

Ёмико́ пыталась скрыть тревогу, погрузившись в вышивание. Она с юных лет была большой мастерицей, и потому теперь игла не дрожала в её руках, а глаза, отслеживавшие каждый стежок, оставались сухими.

Императрица сразу почувствовала, что с её сыном творилось что-то неладное. Обычно живой и общительный, Тэцудзи вдруг стал затворником. Он не разговаривал даже с нею, хотя до того всегда доверял матери свои тревоги.

Перед внутренним взором Ёмико, словно наяву, предстало видение из не такого уж далёкого прошлого: как, нескладный и весь взъерошенный, Тэцудзи стоял перед ней, понурив голову.

«Отец теперь ненавидит меня ещё сильнее прежнего, – вытирал он злые слёзы, бежавшие по щекам. Губы мальчика дрожали, но он всё же сумел произнести твёрдо и безжалостно: – Ведь это я убил Такаси! Я один виноват в его смерти!..»

И тогда Ёмико говорила сыну, что в случившемся не было его вины, и то же самое повторила бы теперь, пожелай Тэцудзи снова говорить с нею. Она видела, как печаль и затаённая боль отражались в глазах молодого наследного принца, стоило кому-нибудь в его присутствии упомянуть имя погибшего брата, и сердце матери сжималось от боли за обоих своих детей и жалости к ним. Не такой судьбы она им желала, не о том молилась Великому Дракону и сонму ками, когда только готовилась стать для них матерью.

Море забрало старшего сына почти восемь лет назад, но горе до сих пор не затихло в сердце Ёмико. Даже её строгий царственный супруг до сих пор печалился о Такаси – спокойный и решительный, сын должен был стать мудрым и достойным правителем Тейсэна, если бы не цунами, от которого он спас своего взбалмошного и непоседливого младшего брата. Спас ценой собственной жизни…