Огни Хякки Яко

– Мне нужно взглянуть на него, – ответил Эйсаку после недолгих раздумий. – Если облик наследного принца и впрямь приняла какая-то сущность, я сумею почуять это.

С этими словами он встал и подошёл к открытому окну. В складках его тёмной одежды мелькнула серебряная маска горной обезьяны.

– Ты со мной? – спросил он, сняв маску с пояса.

У Ёмико была такая же, только меньшего размера. Но если Эйсаку всегда держал маску при себе, то императрица, скрывая свой дар, прятала её под замком у себя в покоях. Когда тоска по былой жизни становилась совсем невыносимой, Ёмико открывала шкатулку, смотрела на безжизненный лик маски и снова закрывала.

Если бы император только знал, что она владела колдовством, которого он так боялся и ненавидел, то вряд ли Ёмико и её сыновьям удалось бы и дальше спокойно жить во дворце. Тайга-но Ёмэй не простил бы супруге такого обмана.

Если бы хоть кто-то в этом опостылевшем дворце мог догадаться, как ей порой хотелось надеть маску и снова почувствовать переполнявшую тело силу, услышать голоса деревьев, зверей и духов, ощутить, как пронизывает весь мир животворящая ки…

– С тобой, – сорвалось с губ Ёмико раньше, чем она сумела осознать, на что решилась.

Эйсаку улыбнулся ей, и впервые за весь вечер улыбка эта была такой же мягкой и нежной, как тогда, в Кахоку, когда император ещё не посватался к Ёмико и будущее казалось полным самых радостных надежд.

На негнущихся ногах она подошла к стенной нише и склонилась над горшком с причудливо изогнутым деревом-бонсай. Ёмико коснулась узора на горшке – двух обезьян, сидевших на ветвях припорошенной снегом сливы, – и нижняя часть с тихим скрежетом выдвинулась ей навстречу. Этот тайник она привезла с собой из дома, и потому никто во дворце, даже из приближённых служанок, не знал о его существовании. Дед Ёмико был мастером на подобные изобретения, вот однажды и порадовал внучку, преподнеся ей в подарок деревце гинкго и горшок, который уже много лет так надёжно скрывал тайну императрицы.

Ёмико достала из тайника расписную шкатулку, нащупала с обоих её боков открывающие механизмы и нажала на них. Крышка тут же приоткрылась, и из глубины шкатулки тускло блеснула серебряная маска.

Камэ́н. Иная личина.

Она обернулась. Эйсаку сидел на окне и ждал. Он уже принял облик обезьяны, у окна лежали сброшенные им одежды. Морда его блестела в опускавшихся на дворец сумерках, и Ёмико осознала, что ничего прекраснее ей, столько лет прожившей в роскоши, давно не доводилось видеть…

– Поторопись, – сказал Эйсаку, ловко крутанувшись на месте.

И Ёмико решилась. Стоило камэн коснуться её лица, как всё вокруг резко переменилось. Громче загомонили птицы в саду, в стрёкоте сверчков стала слышна вечерняя песнь, с которой их племя приветствовало окончание дня. Ветер принёс с собой запахи людей, живших во дворце и бродивших по вечернему саду.

Но особенно ярко Ёмико ощущала исходивший от Эйсаку аромат: тяжёлый и будоражащий, как свежесть хвои после затяжного дождя.

Одним ловким прыжком она преодолела разделявшее их расстояние и уселась рядом, ощущая боком тепло, исходившее от него. Он нетерпеливо дёрнул коротким мартышечьим хвостиком и спрыгнул вниз, на черепичную крышу третьего яруса дворца, где располагались покои Тэцудзи. Ёмико последовала за ним.

Вонь она учуяла сразу, стоило им подобраться к окнам покоев сына. Запах был гнилостным и тошнотворным, словно где-то под полом давно издохло какое-то животное. Эйсаку ощерил острые клыки.

– Будь осторожна, – предупредил он. – Я не знаю, что это за тварь, но она опасна.

Шерсть на загривке Ёмико встала дыбом. Она была в ярости от того, что кто-то осмелился причинить вред её сыну. Но предостережение Эйсаку чуть охладило пыл: должно быть, существо, принявшее облик Тэцудзи, и впрямь могло оказаться серьёзным противником.

Эйсаку пробрался в комнату первым. Окно было чуть приоткрыто, и ему не составило труда раздвинуть створки пошире. Ёмико, чуть помедлив, запрыгнула в комнату следом.

В покоях принца вонь стала совсем невыносимой. Удивительно, как Ёмико не сумела учуять её в человеческом облике. Должно быть, она так давно не обращалась к силе, что почти совсем утратила чутьё.

До прихода Эйсаку она и впрямь давно не надевала камэн, хотя искушение прибегнуть к колдовству порой становилось невыносимым. Но здравый смысл всегда одерживал верх над чувствами. Столь опрометчивое желание могло подвергнуть слишком большой опасности не только Ёмико и Тэцудзи, но и жизни всех членов её семьи, оставшейся в Хокугене.

За опущенным пологом зашевелилась тень. Ёмико замерла, а Эйсаку двинулся прямо туда, где затаилась тварь.

– Вылезай, – прорычал он, подбираясь к кровати всё ближе. – Довольно ты морочил всем головы.

Полог чуть отодвинулся, и Ёмико увидела отливающий алым глаз, полный ненависти.

– Я не могу уйти, – просипела тварь. – Не могу нарушить приказ.