Огни Новороссийска

В магазинах много шампанского, в кино показывают фильм с Ольгой Жизневой и Ильинским, на Советской— главной улице города — гуляет тысячная толпа, среди которой много людей, бежавших из Одессы. По мостовой колхозники гонят огромное стадо коров.

У почты давка, люди ждут писем «до востребования», называют симпатичной девушке свои фамилии и уходят ни с чем.

У военкомата очередь. Берут в армию.

Остановились в гостинице, и тотчас завыли гудки и сирены — тревога! Со всех сторон, пятная чистое лиловое небо, били зенитки. На город налетели двадцать пять «юнкерсов» и сбросили бомбы. Одна бомба разорвалась рядом с гостиницей, из окон брызнули стекла. Вместе с бомбами немцы кинули тучу листовок. «Если Советы желают спасти Николаев от ужасов войны, они должны немедленно прекратить передвижение войск по улицам и всякие фортификационные работы. Иначе, — угрожали фашисты, — мы сотрем Николаев с лица земли».

Бомбежка прекратилась, и мы услышали из черного раструба громкоговорителя, висевшего напротив, радиопередачу из Москвы. Кто-то пел арию Германа из «Пиковой дамы». Вспомнился анекдот о дикторе, после ужасающей бомбежки сообщившем из раскачивающегося на столбе репродуктора — концерт легкой музыки окончился. Потом мы услышали голоса на крыше. Там расположились зенитчики. Мы ходили к ним за хлебом. Веселый старшина дал нам буханку. Он икал, обдавая всех запахом духов. Оказалось, что перед обедом он хватил стаканчик «Красной Москвы», подобранной в каком-то разбитом парфюмерном магазине.

Опять налетели самолеты. Невдалеке от гостиницы снова разорвалась бомба, в воздухе разлилась невыносимая вонь. Какой-то дурак истошным голосом крикнул;

— Газы!

С крыши веселый старшина прокричал:

— Газовую атаку отставить… Бомба плюхнулась в отхожее место.

По говору и южному акценту узнаются молдаване и люди, эвакуировавшиеся из Одессы. Никто не хочет покидать большой город, идти дальше, все надеются, что фронт остановится. В толпе немало молодых женщин и разряженных девушек. Срываясь с родных гнездовий, многие из них сунули в чемоданы крепдешиновые платья, шелковое белье, фильдеперсовые чулки, лакированные туфли и не догадались взять сапоги, валенки, полушубок. Они привыкли ездить в классных вагонах и не знают о существовании теплушек и того, что во время войны приходится передвигаться на открытых платформах под дождем и снегом. Мало кто думает и о предстоящих трудностях, о приближении зимы, о скудных пайках и тяжелой работе. Правда, почти все догадываются, что, пока идет война, у них нет даже надежды выйти замуж.

— У вас чудесные косы, — сказал Скульский высокой девушке.

— Если вы парикмахер, я уступлю их вам за буханку хлеба. У меня мать и две сестренки, которые еще не знают закон Ома.

Зашли в столовую на углу двух улиц. Там было полно людей. Все столики заняты. Официанты требовали плату вперед.

У рояля, заставленного грязной посудой, сидел толстый длинноволосый человек, видимо композитор, и виртуозно исполнял вальс. Между столиками кружились молодые беспечные пары.

Ко мне подошел знакомый лейтенант из дивизии Шепетова.

— Товарищ старший лейтенант, попрошу вас быть свидетелем.

— Чему?

— Моего брака… Вот моя невеста, — лейтенант представил миловидную застенчивую девушку, — пойдемте в загс и будете нашим свидетелем.

Мы подошли к загсу и застали там запиравшую дверь несимпатичную женщину, оказавшуюся заведующей.

— Загс закрыт. Приходите завтра к десяти утра, — скрипучим голосом ответила она.

— Видите ли, — лейтенант смущенно взглянул на часы, — через три часа с четвертью я уезжаю на фронт.

— Я не стану отпирать учреждение. Мы не работаем сверхурочно, — и, постукивая ключом по сухой ладони, заведующая удалилась.

— Останьтесь на сутки, — посоветовал я лейтенанту.

— Не могу… Я здесь в командировке.

— А вы давно знакомы со своей невестой?

— Давно… три часа, — лейтенант отвел меня в сторону. — Вы должны понять. У меня нет родных, и я хочу помочь девушке.

Через два часа вместе с девушкой мы проводили лейтенанта на вокзал. Прощаясь с человеком, который мог стать ее мужем, но не стал, — девушка верила в свое счастье, верила, что лейтенант полюбил ее на всю жизнь за эти три часа, проведенных на людях. Война не вечна, и они еще станут женой и мужем!

Это была их первая и последняя встреча — через десять дней в штабе дивизии Шепетова я узнал, что лейтенант убит.

— Пойдемте в кино, — предложил Скульский.

За все время войны мы не видели ни одного фильма и охотно пошли в театр. Военных в кино пропускали без билетов. Там перед началом сеанса в фойе выступал сугубо штатский писатель в генеральском кителе. Он уверял немногочисленных слушателей, что Николаев никогда не будет сдан. Мне уже приходилось слышать подобных ораторов, они появлялись в городах за неделю до их оставления и только вносили сумятицу в головы доверчивых людей…