Огни Святого Эйдана

Друзья и подруги все как один говорили — рожай! Им легко говорить — не они же будут стирать обоссанные пелёнки и менять обосранные памперсы, и не спать по ночам, успокаивая орущего ребёнка! Не им же придётся горбатиться как лошадь на двух, на трёх работах — чтобы только выкормить и хоть как-то одеть этого маленького спиногрыза! Не им придётся краснеть и опускать низко голову всякий раз, когда подросший малыш будет спрашивать: "А где мой папа?" — и не им придётся тайком глотать мучительные слёзы стыда и обиды, рассказывая ему всякую хрень о том, что "папа умер" или "папа уехал в дальнее плавание и вернётся совсем нескоро". И не им придётся, когда он вырастет, горько плакать, когда в пылу какой-нибудь ссоры ребёнок бросит им в лицо — "А ты принесла меня, как шлюха, в подоле — лучше бы я никогда не родился на свет!!" — и это в благодарность за бессонные ночи и каторжный, адский труд на протяжении многих лет, чтобы только вырастить его, без помощи, без поддержки, без крепкого мужского плеча...

Срок был ещё небольшой, ещё не поздно было сделать аборт — и, хоть я и знала, что это великий грех, убивать едва зарождающуюся в твоём чреве, но всё же жизнь — я ненавидела эту жизнь, и мне был отвратителен этот паразит внутри меня, как будто это был не ребёнок, не маленькое чудо, которое с такой радостью ждут все будущие мамы — а какой-то глист или монстр вроде Фредди Крюгера. Я со страхом и внутренним отвращением думала, что скоро мой живот начнёт расти, пухнуть, я стану толстой и безобразной и потеряю свою стройную талию — а потом этот монстр выйдет наружу и сожрёт всю мою жизнь. Он будет пить мою кровь, каждый день — каждый день он будет жрать моё время, мои силы, моё здоровье, мою молодость и красоту. Если даже сейчас я не могу никак выйти замуж, построить отношения — то с такой обузой на руках меня точно никто не возьмёт! Нет, избавиться, избавиться от этого паразита — как можно скорее, как можно скорее! — и забыть об этом, как о кошмарном сне. Ведь, в сущности, что такого криминального — аборты в России не запрещены — подумаешь, все женщины их когда-то делали! Моя мать, например, сделала четыре аборта после того как меня родила. А то было бы у меня щас четыре брата или сестры. И — ничего! Это — не преступление, это — разумная мера: зачем плодить нищету?

И я, ещё раз обдумав это всё и убедив себя в том, что это — единственный правильный выход из данной ситуации, просто пошла и сделала аборт. Подепрессовала, конечно, ещё пару недель — и забила на это дело. Стала жить как раньше, как ни в чём не бывало. Только детей почему-то стала избегать. Когда видела на улице мамашу с малёньким ребёнком — старалась отвернуться и побыстрей пройти мимо. А потом перестала вообще о них думать — как будто детей в принципе в природе не существует. И, можно сказать, жила со спокойной совестью — не раскаивалась, не мучилась за содеянное. И так было до тех пор, пока не познакомилась с Эйданом. Хотя, даже познакомившись с ним, и увидев его "мелких", тоже ничего такого не почувствовала сначала — ни сердце не защемило, ни рука не дрогнула.

— Ты Эйдану не рассказала о том, что сделала аборт?

— Да нет, конечно, ты чё! Он бы не понял — он бы осудил! Да и вообще, я особо ничего ему о себе не рассказывала — ну, кроме истории с Ричардом. Рассказывал в основном он — точнее, не рассказывал, а делился. Делился своей нехитрой жизнью, нехитрыми заботами, нехитрыми радостями. Бедняга не подозревал, что мне неинтересно, чем он кормил сегодня Томми, и что купил для Гарри. Я слушала его от нечего делать, из вежливости задавала вопросы, которые меня не интересовали. А он со своей наивной простотой думал, что мне интересно.

— Достал Томми новые кроссовки, — простодушно хвастался он, — Да Гарри ещё сапожки...

— Томми ещё не ходит? — равнодушно осведомлялась я, лишь бы поддержать разговор.

— Не-а. Ну дак скоро будет, и тут у нас, ежли ты детям это всё не достанешь, люди о тебе плохо подумают. А я мороженого им купил ещё, да боюсь, горло бы не застудили... Гарри-то такой сластёна у меня... Щас носится вокруг меня как полоумный... а Томми такой забавный... Играл-играл, да и уснул возле батареи-то... Щас папка его в кроватку положит...

И так далее, и так далее...  Нет, не скажу что меня очень уж утомляли эти подробности — но и не слишком-то умиляли тоже. Я поддерживала разговоры равнодушно, чисто на автомате. И в какой-то момент он это почувствовал.

— Скажи, может я тебе надоел? — как-то раз спросил он, — Я просто иногда думаю, что тебе должно быть скушно со мной...

— Нет, нисколько, — отвечала я, — К тому же, мы ведь с тобой больше месяца уже общаемся — конечно, я к тебе привязалась...

— И ты правда не думаешь, что я тупой баклан, а мои дети — придурки?

— Господи, да почему я думать-то так должна?

— Не знаю, показалось просто...

— Когда кажется, креститься надо!

— Это зачем? — не понял он.

— Низачем. У нас в России так говорят просто.