Огни возмездия

– Сын не был рад, что ксиддины поддерживают его отца, – ответила Нья. – Кана не такой, как его отец.

– Он видел, что я с ним сделал.

– Что ты сделал? Что Кана увидел? – спросила Нья.

– Они были на кораблях и хотели вернуться на берег. Думаю, они считали, что вождь еще жив… Я не знаю. Я… я дал им доказательство того, что вождь убит.

Нья пожала плечами.

– Это к лучшему. Кана сам сможет передать своим племенам, что его отец погиб. Его слова разорвут альянс на части, и это даст нам необходимое время, чтобы вернуть трон.

– Вы не видели его лица, – сказал Тау.

– Чьего лица?

– Каны.

– И что? Ведь шул, первым объединивший столько ксиддинских племен единой целью, мертв, а теперь погиб и его величайший военный правитель.

Тау покачал головой.

– Вы не видели его лица.

– Расскажи нам, что видел, – сказала королева.

– Ярость.

Циора моргнула.

– А что может сделать человек в ярости?

– Что угодно.

– То есть это как любовь?

Тау отчетливо вспомнил лица отца и Зури.

– Ярость это любовь… только с обратным действием, – ответил он теми же словами, что говорила ему Зури в ночь своей гибели. – Ярость проникает в этот мир, когда мы больше не можем сдерживать боль от того, что с нами обращаются так, будто наша жизнь и наша любовь ничего не стоят. Ярость и ее последствия – вот что мы получаем, когда мир отказывается менять что-то к лучшему.

Королева посмотрела на Тау так, что он испугался, будто сболтнул лишнее, но он устал притворяться ничтожеством ради того, чтобы власть имущим было комфортно находиться рядом с ним.

– Как ты можешь сохранять покой, если так считаешь? – спросила она.

– Среди омехи меня называют Меньшим, а если я оступлюсь – сделают Батраком, – ответил Тау, вспоминая старика, погибшего на полях. – Что значит покой для таких, как я?

– Меньшие не знают покоя? – искренне удивилась королева.

Ее лицо застыло, словно превратившись в собственный портрет, словно она не могла постичь горестей, которые терпели люди вроде него.

– Чемпион… – предостерегающе вмешалась визирь, но это было столь же тщетно, как указывать на иньоку, на которую он уже наступил. Когда ему оставалось лишь стерпеть укус и молиться, чтобы яд его не убил.

– Мы познаем покой, – ответил Тау королеве, – когда положим конец тем, из-за кого его лишены.

И тут лицо королевы перестало быть холодным и безмятежным. Нья придвинулась к ней.

– Чемпион королевы сражается по ее приказу и никак иначе, – напомнила Нья, стиснув изящные руки в кулаки.

Тау кивнул.

– Это касается всех настоящих чемпионов, – ответил он.

Рука визиря дернулась, словно она хотела его ударить. Нья словно хотела протянуть руку в темный мир, зачерпнуть его силу и ударить Тау с ее помощью.

– И после всего, что случилось этой ночью, ты смеешь так говорить?

– А вы бы хотели, чтобы я дождался подходящего момента, чтобы сказать правду? – спросил Тау.

– Мы подождем, – сказала королева, расправляя юбки и усаживаясь на пол. – Мы хотим послушать о вашем брате по оружию, чемпион Соларин, потому что ярость ему сегодня не поможет, а вот немного любви – вполне.

Увидев, как королева садится на пол, Нья едва не задохнулась от возмущения.

– Ты к нам присоединишься, визирь? – спросила Циора.

Нья, будто опасалась, что пол к ней прилипнет, к удивлению Тау, села.

– Королева… изволила присесть! – проворчала Нья, раздувая ноздри. – Вы все тоже садитесь, сейчас же.

Королевские стражники подчинились. Яу тоже сел, скрестив ноги, и Тау последовал его примеру.

– Слишком много разговоров, – пророкотал Удуак, не отрывая подбородка от коленей.

– Да, действительно, – согласилась королева, не оставляя им иного выбора, кроме как сидеть в молчании.

Для Тау это было невыносимо. Он не мог смириться с тем, что Хадиту, пусть он был совсем рядом, приходилось сражаться в одиночку. Не мог вынести страданий Удуака. Молчание было мучительным. Ничто не отвлекало его от адской боли в ноге и зова Исихого.

Тау закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, позволить своим печалям, надеждам, потерям и страданиям отхлынуть, оставив его невредимым. Но как он ни старался, ничего не получалось, и буря внутри не стихала. И тогда он решился. Пусть и думал, что остальные заметят, если он уйдет выплеснуть свою ярость на демонов темного мира.

Он приготовился к переходу. Время тянулось слишком долго, и как раз пора было…

Дверь открылась, и Тау распахнул глаза. В проеме стояла Хафса.

Удуак вскочил на ноги. Тау тоже. Королева поднялась с большим достоинством, и Хафса наконец заговорила, обращаясь ко всем сразу. Хотя, как и было положено, смотрела она только на Циору.

– Он будет жить, – сказала она.

Удуак заплакал. Яу прижался к здоровяку. Тау, у которого тоже выступили слезы, кивнул и вытер глаза.

– Богиня коснулась его своей рукой, и это вселяет надежду, – сказала жрица. – Да, его легкое пробито, но копье повредило лишь его, а другие жизненно важные органы не пострадали. – Она улыбнулась. – Не удивлюсь, если он уже через день-два сможет ходить, пусть и медленно.

Тау поклялся себе, что помолится Богине этим же вечером.

– А сражаться? Когда он сможет сражаться?

Жрица выразительно взглянула на него.