Огонь, что горит в нас

– Считаю ли я странным то, что у Эрики бывают мелкие срывы, когда она ломает вещи и покупает новые? Да. Считаю ли я, будто она осуждает людей за то, что они живут и думают не так, как она? Совершенно верно. – Я чувствовал, как Эрика мечет в мою сторону убийственно-острые взгляды, но продолжал говорить: – И все же она любит его. Она убирает за мной беспорядок. Кричит на меня, но убирает. Потому что она изо всех сил старается сделать так, чтобы ему было хорошо. Может быть, она справляется с этим не так, как было бы правильно по вашему мнению, по мнению Келлана или по моему мнению. Может быть, даже не самым лучшим способом. Но она делает все, что может. Она просыпается каждое утро и старается сделать все, что может. Я не знаю, делал ли я когда-нибудь все, что могу… – Я посмотрел на браслет на своем запястье. – Но я пытаюсь. Ради этих двоих я пытаюсь сделать все, что могу. Это все, что действительно может сделать любой человек. Когда я был в реабилитационной клинике в Айове, в каждом помещении на стенах висели изречения Рама Дасса[6]. В главном вестибюле на стене тоже была цитата: «Мы все просто ведем друг друга домой». До этого момента я никогда по-настоящему не понимал смысл этой фразы. Потому что в конечном итоге мы все потеряны. Мы все испуганы. Мы все изранены. Мы все сломаны. Мы просто пытаемся как-то осознать эту штуку под названием «жизнь». Иногда тебе бывает ужасно одиноко, но потом ты вспоминаешь о своем внутреннем клане. О людях, которые иногда ненавидят тебя, но никогда не перестают тебя любить. О людях, которые всегда придут на помощь, сколько бы раз ты ни падал и ни отталкивал их прочь. Это твой клан. Эти люди и их трудности – это все мой клан. Так что да: мы падаем, но мы падаем вместе. Так же вместе мы встанем. Когда-нибудь закончится вся эта дрянь, все эти слезы, вся эта боль. Нужно только идти, шаг за шагом. А потом мы переведем дыхание и отведем друг друга домой.

* * *

После приема у психотерапевта Келлан с Эрикой поехали домой, чтобы отдохнуть, а я целый день бродил по городу, пока вечером не обнаружил себя перед пиано-баром «Красное». На доске, стоящей перед баром, я увидел имя Алиссы – она выступала сегодня вечером. Я ощутил прилив гордости. «Она это делает. Она делает то, что любит».

Я сел в дальней части бара, вне поля зрения Алиссы. Она сидела за фортепьяно, ее пальцы порхали по клавишам, наполняя бар прекрасной мелодией, хотя мне казалось, что лишь немногие люди в мире способны осознать эту красоту. Я внимательно слушал одну песню за другой, вспоминая, как поразительно талантлива Алисса.

Когда выступление дошло до финальной песни, Алисса повернулась к установленному рядом с ней микрофону и негромко проговорила:

– Я заканчиваю каждое свое выступление этой песней, потому что она так много значит для моего сердца. Ее слова отзываются в моей душе и неизменно напоминают мне о том времени, когда я любила одного парня… И на несколько вдохов, на несколько шепотов, на несколько мгновений мне тогда показалось, что он тоже меня любит. Итак, «Life Support» Сэма Смита.

Сердце мое сжалось, я сел прямее.

Ее пальцы танцевали по клавишам, и я видел, как ее тело двигается так, словно стало частью фортепьяно. Как будто Алисса была не чем иным, как добровольным вместилищем искусства. Я представить себе не мог, что она может быть такой потрясающей. Вряд ли что-то еще могло поразить меня сильнее.

Но потом губы ее приоткрылись, и из них хлынули слова песни. Она пела, закрыв глаза, она растворялась в словах, в звуках, в самой себе, в наших воспоминаниях.

Для меня было честью стать свидетелем подобного момента. Слезы катились из ее закрытых глаз, плечи ее раскачивались в такт музыке, которую она творила. В людях искусства всегда было нечто особенное. Казалось, они чувствуют мир иначе, быть может – глубже. Они видят мир в цвете, тогда как все остальные – лишь черно-белым.

Моя жизнь была черно-белой, пока в ней не появилась Алисса.

Мои ноги против моей воли привели меня к са́мой сцене, и я стоял перед Алиссой, слушая слова, которые когда-то шептал ей на ухо – когда мы были юными. Она была такой прекрасной, такой свободной, когда играла музыку. И эта музыка каким-то образом заставляла всех вокруг тоже почувствовать себя свободными. В течение тех минут, пока Алисса пела, я был уверен, что цепи, сковывающие меня, распались. Я был свободен вместе с нею.

Я понимал, что Лори – замечательная подруга и что она совершенно правильно делает, когда защищает Алиссу, но она не знала, что для меня Алисса была той самой. Она была девушкой, живущей в моем сердце. Хотя я пытался до изрядной степени отрицать чувства, которые я питал к ней, но часть моего существа по-прежнему испытывала отчаянную потребность, желание, любовь, которые могла внушить мне только Алисса.