Огонь и агония

Ну и так далее. Придворный поэт. Получает по приписанности своей к Иностранной коллегии 5 000 рублей в год жалованья, к нему квартирные и дровяные – это оклад жалованья заместителя губернатора, выше генерала командира корпуса. И выплата эта идет не по Коллегии, а из императорского фонда! Перед смертью Пушкин говорит: «Передайте государю, что был бы весь его». Николай платит долги поэта – около 150 000 тысяч золотом (ну, кутил, в карты играл, это не важно), выкупает заложенное его отцовское имение, обеспечивает семью и образование детей большой пенсией, издает за государственный счет собрание сочинений Пушкина, весь доход – в пользу семьи.

Бенкендорф докладывает: «Пушкин в Английском клубе говорил с восторгом о Вашем Величестве и заставил всех пить за Ваше здоровье».

На Пушкина начинают писать эпиграммы: и ты, Брут, продался большевикам! Пушкин отругивается и объясняет: это искренне, Николай хорош, о пользе России думать надобно и т. п.

Господа, это, простите ради бога, охрененно интересная история, важнейшая все, принципиальная, – и мы уже добираемся до сути, до глубины, до самой до кащеевой иглы нашей истории русской литературы и вообще русской многострадальной истории – которая есть исток многострадального настоящего и залог многострадального будущего.

Да, так «прогрессивно мыслящая» часть общества стала Пушкина презирать, поливать и сочинять типа:

Я прежде вольность проповедал,

Царей с народом звал на суд

Но только царских щей отведал –

И стал придворный лизоблюд.

И пошли слухи, что Пушкин – платный агент правительства. И пошли доносы царю, что Пушкин – грешен и неблагонадежен, Николай не обращал внимания.

То-есть, то-есть, то-есть! Изменение публичных политических воззрений, перемена в изложении мировоззрения после 14 декабря 1825 и воцарения Николая – у Пушкина и Булгарина абсолютно одинакова! Никаких принципиальных отличий! Сила солому ломит, против лома нет приема, хочешь жить в России – так за ее законы не выпрыгнешь, а Николай заборы сразу поставил прямые и высокие, и чтоб не прыгали следил зорко. Хочешь свободы? – с друзьями на кухне разговаривай, с женой под одеялом! Хочешь печататься – о самодержавии хорошо или хоть терпимо. Хочешь какой-либо карьеры – знай, где сказать похвальное слово хоть царю, хоть Марксу, хоть родной партии! Все. Тебе огласили весь список.

И вот Булгарину-то за его обзоры русской литературы, и шире – культуры, и соображения по разным общественным и политическим моментам – именно соображения! мнения! – никто отдельно и специально не платил. Хватит с него и того, что его «Северной пчеле» единственной из частных неофициальных газет дозволено печатать политические новости.

Вот фон Фок, управляющий III Отделением, вместе с Бенкендорфом его создатель, ему Булгарин также адресовал свои записки – вот что о смерти фон Фока записал в дневнике Пушкин: «На днях скончался в Пб Фон-Фок… человек добрый, честный, твердый. Смерть его есть бедствие общественное…»

Записки Булгарина давно опубликованы и открыты для чтения. Так о чем он писал? Что связь и отношения между народом и властью, то есть царем и крестьянами, должна быть теснее и осмысленнее. И здесь присяга императору – лишь одна из мер, которые дают хоть какое-то ощущение неравнодушия: а, ваши дела нас не касаются (что для России и ее населения всегда было характерно). Что от либеральных идей народ надо предохранять (уж вот оригинал). Что уж если власть монархическая и абсолютная – то хоть в мелочах надо давать людям больше воли: пусть обсуждают безделицы, коли вообще недовольны, но не трогают главных проблем (ну прям как сегодня).

А вот уже не фон Фоку, а генералу Дубельту Леонтию Васильевичу, позднее управляющему тем же Отделением Булгарин пишет и доказывает: вредно и бессмысленно давить цензурой инакомыслие и бороться запретами с чуждыми идеями – убеждению должно быть противопоставлено иное убеждение, идее – другая, верная и более сильная идея. А иначе все равно и книги запрещенные везут, и идеями запрещенными проникаться будут, и с репутацией запрещенного любое положение усиливает свою притягательность.

Какие доносы? Какой агент?

Консультант – да. Обозреватель – да. Политтехнолог, выражаясь современным языком – да. Короче – осветитель-аналитик происходящих процессов и подаватель советов. Это – да. Не довольно ли?

А что все литераторы того времени собачились в печати, поносили друг друга, превозносили и ниспровергали, боролись за мнение публики, и критики, и к власти апеллировали насчет государственной пользы или вреда – так это дело обычнейшее и всегдашнее.

Что бесспорно – по своим гласным убеждениям Булгарин был государственник. Так что? А Пушкин кем? А Булгаков – со Сталиным боролся или заискивал? Ах – тогда иначе было нельзя? А при Николае вы много борцов за свободу и демократию знаете? Герцен? А второй кто – Огарев? Третьим будешь?