Огонь и сера

Сопровождая Пендергаста, д'Агоста при полной форме и знаках отличия не знал, куда себя деть. Добро бы гости сразу принимали его за недостойного внимания телохранителя, так ведь прежде каждый считал своим долгом обернуться и ощупать полицейского взглядом, словно какой-нибудь диковинный экспонат.

Он прошел за Пендергастом в зал и поразился, как стол не треснул под тяжестью угощений. Рядом стоял такой же – с вином и крепкими напитками, которых хватило бы свалить стадо носорогов. Гроув только два дня как помер, и если это и поминки, то скорее уж ирландские. В Нью-Йорке д'Агоста работал с копами-ирландцами и бывал на таких – повезло, он выжил[10].

Устроители задумали шведский стол, так что гости не сидели с набожным видом, а всей ордой кочевали по залу. Рядом с накрытой ковром сценой, где дожидался своего часа маленький подиум, развернули оборудование телевизионщики. Из дальнего угла сквозь шум толпы еле-еле пробивались звуки клавесина. Если в зале кто-то и ронял слезу по Джереми Гроуву, этот кто-то хорошо спрятался.

– Винсент, – наклонился к д'Агосте Пендергаст, – самое время делать запасы съестного. С подобной толпой еды надолго не хватит.

– Съестного? Вы о продуктах на том столе? Нет уж, спасибо.

Знакомство с литературной тусовкой научило д'Агосту, что богемные вечеринки сервируются исключительно икрой или сыром. При запахе этих деликатесов его всегда тянуло проверить подошвы ботинок и оглянуться, не привел ли кто собаку.

– Ну, вливаемся? – И Пендергаст с грацией сильфиды заскользил сквозь толпу.

На сцену выбрался высокий человек в безупречном костюме: волосы тщательно зализаны назад, лицо сияет от наведенного гримерами лоска. Толпа умолкла еще прежде, чем он подошел к микрофону.

– Сэр Жервес де Ваше, директор музея. – Пендергаст взял д'Агосту под локоть.

Элегантно, с подчеркнутым достоинством, директор снял микрофон со стойки.

– Приветствую всех вас, – видимо, не сочтя нужным представляться, сказал он. – Мы здесь, чтобы почтить память нашего друга и коллеги Джереми Гроува. Почтить, однако, не кислыми минами и траурными речами, а едой и выпивкой, под музыку и с весельем.

В момент, когда речь началась, Пендергаст замер, его взгляд безостановочно рыскал по залу.

– Впервые я встретил Джереми Гроува лет двадцать назад, когда он писал обзор нашей выставки работ Моне. То была классическая статья в стиле Гроува, если можно так выразиться.

Что значит «стиль Гроува», знали все, и рябь смеха тронула гладь тишины.

– Джереми Гроув, помимо всего прочего, всегда говорил правду – такой, какой ее видел, решительно и со вкусом. Многие званые обеды остались бы серыми, если бы не его острый, как рапира, ум и непочтительные реплики...

Отключившись от происходящего, д'Агоста наблюдал за Пендергастом. Фэбээровец в деле – зрелище потрясающее. Наметив цель, он двинулся к ней с плавностью акулы, почуявшей кровь. У стола с выпивкой угощался молодой человек с аккуратной козлиной бородкой и невероятно большими и ясными голубыми глазами. Хрустальный кокон бокала пауком сжимали пальцы – еще длиннее и тоньше, чем у Пендергаста.

– Морис Вильнюс, художник-абстракционист, – пробормотал фэбээровец. – Один из тех, кто пользовался особым вниманием Гроува.

– Что значит «особым вниманием»?

– Несколько лет назад Гроув написал критическую статью на его работы. Вот самая яркая фраза: «Своей заурядностью его картины вызывают благоговейный трепет. Нужен особый талант, чтобы творить посредственность на таком уровне, и Вильнюс обладает этим талантом в избытке».

– Убить за такое не грех, – проглотил смешок д'Агоста.

Поспешно сделав серьезную мину, он с Пендергастом направился к Вильнюсу, который как раз обернулся.

– А, Морис! Как поживаете? – спросил Пендергаст.

Угольно-черные брови художника приподнялись, и д'Агоста, хлебнувший в свое время критики, ожидал взрыва гнева или хотя бы негодования. Однако лицо Вильнюса озарилось широкой улыбкой.

– Мы знакомы?

– Мельком – на открытии вашей выставки в прошлом году. Моя фамилия Пендергаст. Я подумываю купить кое-что из ваших чудесных работ для апартаментов в Дакоте.

– Польщен, – еще шире улыбнулся Вильнюс. – Приходите в любое время, – добавил он с русским акцентом. – Пожалуй, сегодня. Вы станете моим пятым покупателем на этой неделе.

– Неужели? – стараясь не выдать удивления, произнес Пендергаст, в то время как на заднем плане директор бубнил: «...Человек мужественный и решительный, он не ушел покорно в мрак ночной...»[11] – Морис, – продолжил Пендергаст. – Я бы хотел поговорить о Гроуве, о его последней...

Внезапно в разговор вмешалась женщина средних лет, похожая на труп, задрапированный в бархат и блестки. Словно на буксире, она тащила за собой высокого мужчину в смокинге, сверкавшего жемчужно-гладкой лысиной.

– Морис, – она потянула Вильнюса за рукав, – я просто обязана поздравить тебя лично. Великолепная вышла статья о твоих работах. Жаль, Гроув с ней запоздал.

– Вы уже читали? – обернувшись, спросил Вильнюс.

– Только сегодня, после полудня, – ответил высокий господин. – Мне в галерею прислали по факсу корректурный вариант.