Ночью воину не спалось. Непонятная тревога не позволяла ему сомкнуть глаз, забыться хотя бы на мгновение. Стоило смежить веки, как сердце начинало бешено биться, рваться из груди, воздух густел и раскалялся, а из темноты к нему тянулись длинные гибкие щупальца. Каждый раз Вилкас резко садился на кровати, пытаясь стряхнуть ощущение липкого страха, один раз даже потянулся к мечу. Устав от бесплодных попыток уснуть, юноша нехотя встал с постели. Усталость навалилась на него тяжестью Красной Горы, едва не заставила упасть обратно на кровать, но мысль хотя бы о минуте, проведенной в каменных стенах, в душных объятиях шкур и одеял была ему точно уксус на рану. Лучше уж спать под открытым небом, чем так терзаться.
Стоило ему только сделать вздох, ощутить весь калейдоскоп запахов, как кровь вскипела в его жилах. Лик луны был румяным, она встретила юношу широкой щербатой улыбкой. Полнолуние… по телу Вилкаса прокатилась колкая волна, переросшая в дрожь. Дыхание участилось, стало тяжелым и прерывистым, Соратник облизнул в миг пересохшие губы. Рассудок начало заволакивать плотным дурманным туманом. Хотелось бежать, нестись вперед, через долы и леса. Зверь рычал и бился, грыз прутья невидимой клетки, призрачные цепи душили его. Вилкас упал на колени, глухой рук клокотал у него в груди. Ухмылка луны стала шире.
Лапы оборотня едва касались земли, он бежал быстрее стрелы, выпущенной из лука. Голод по успевшему стать родным запаху сводил с ума, жег сильнее серебряного клинка. Тоскливый вой рассек ночную тишину, крупный олень, напуганный, выскочил из леса и прыжками понесся прочь. Пасть наполнилась горькой, тягучей слюной, страх добычи становился все гуще и слаще, оседал на языке, заставлял облизываться. Волк рванулся за ним, нетерпеливо рыча от предвкушения вгрызться в шею оленю, ощутить вкус его крови и последних мгновений жизни…
Поток ледяной воды грубо вырвал Вилкаса из бездонного черного колодца, юноша резко сел, пыхтя и отфыркиваясь. Колючие холодные капли стекали по его лицу, волосам и груди. Воин вытер лицо ладонью и тряхнул головой, пытаясь окончательно избавиться от оков сна.
— Сударь? — взволнованный девичий голосок был ему незнаком. Эйла, Рия и Ньяда никогда бы не стали величать брата по оружию сударем. Соратник повернулся, щурясь на солнце. Над ним склонилась девушка, прижимающая к груди деревянное ведро, уже пустое. Темные короткие волосы зачесаны назад, но несколько непокорных прядей все равно падают на высокий гладкий лоб. Ее губы дрогнули и сложились в приветливую, чуть робкую улыбку. Она протянула норду простые льняные штаны, отводя взгляд. На высоких бледных скулах распустились алые бутоны румянца. — Оденьтесь, сударь…
Соратник только сейчас заметил, что на нем из одежды лишь браслет из резных костяных бусин. Вспыхнув, он торопливо прикрылся под застенчивое хихиканье девушки. Криво улыбнувшись, северянин поспешно натянул штаны и поднялся на ноги. Ступни невыносимо ныли, уставшее от охоты тело протестовало против совершения каких-либо действий. Вилкас огляделся по сторонам. Над крохотной деревенькой в какие-то три каменных дома с запада нависали скалы, ветер играл ветвями берез, то и дело срывая с гибких изящных ветвей золотые листочки. Так далеко от Вайтрана он еще ни разу не уходил…
— Как вы себя чувствуете, сударь? — участливо поинтересовалась девушка, поставив ведро. Облаченная в мятую рубаху со шнуровкой на груди и протертые бриджи из оленьей кожи, она, видимо, одна из местных шахтеров. Соратник потянулся, но тут же поморщился от тянущей боли в плече.
— Неплохо, — без денег, оружия и нормальной одежды.
— Ох, как я рада! А то уж мы испугались, что вы… ну… мертвый, — она снова улыбнулась. — Одежды на вас у меня нет, но, уверена, когда Филньяр проснется, он охотно одолжит вам что-нибудь более… представительное. Как вас зовут?
— Вилкас, — юноша решил пока умолчать, что он из гильдии Соратников. А то как это, одного из воинов Исграмора нашли близ деревни голого и безоружного.
— Я Сульга, — девушка вздохнула и споро подхватила ведро. — Что ж мы стоим, проходите в дом. Вы голодны, наверное.
— Да, — северянин кивнул, теребя бусинки браслета. Он изголодался, но отнюдь не по похлебке и хлебу.
***
Каджиты любят поспать, но сегодня Ларасс проснулась едва ли не раньше петухов. Мать и отец еще в кроватях нежатся, и не видят, как их дочь встала несусветно рано и, отчаянно зевая, принялась натягивать свое лучшее платьице, путаясь неловкими спросонья пальцами в тонкой шнуровке.
Она старалась ступать тихо, бесшумно как тень, но половицы ужасно громко скрипели от каждого ее шага. Кончик хвоста покалывало от напряжения. Девочка тихо зашипела и резво засеменила к двери, когда чьи-то сильные руки легли ей на талию и с легкостью подняли в воздух.