Огонь и сталь (СИ)

- Теперь вы оба прокляты, дитя мое. Но мать никогда не оставит своих детей. Оскверненные, опороченные, несчастные, обездоленные – все вы мои. Я плачу вместе с вами и радуюсь вместе с вами. Ты нашла мою Говорящую… или она нашла тебя? Судьба играет всеми нами, тасует, будто колоду карт. Но и ты можешь решить, какая карта выпадет следующей.

Драконорожденная вытянулась на полу во весь рост, сложила руки на животе, устремив невидящий взгляд в низкий потолок. По углам висела паутина, кое-где камень искрошился и пошел трещинами. Жизнь Деметры напоминает теперь такой же камень, израненный временем. Что теперь ей делать? Онмунд стал вампиром. То, от чего он так стремился убежать, настигло его. Теперь муженьку деваться некуда, или в какой-нибудь клан проситься, или старательно прятать свою сущность, а новорожденному вампиру это очень сложно. Магесса вздохнула, веки серых глаз медленно опустились. Все ассасины знают о ее привычке проводить в тишине и в обществе Матери несколько часов, а, может, и дней, беспокоить ее не осмелятся. Онмунд придет в себя, окрепнет… и Довакин успокоится. Даже извинится перед бедняжкой Цицероном, которого ударила просто так. Усталость и переживания сморили бретонку, прохладные невидимые пальцы порхали по ее лицу. Затуманенным сном сознанием девушка услышала голос матери. Не возлюбленной Ситиса, а той женщины, что родила и вырастила ее. Слабая улыбка приподняла уголки ее губ.

Ветер пляшет за окошком, ночь рассыплет звезды.

Спи ты крепко, моя крошка, засыпай – час поздний.

Пусть тебя печали, горе сторонкой обойдут,

Пусть невзгоды тебя не тревожат, пусть твои страхи уйдут.

Спи, моя милая, спи, моя доченька, пусть будет мирным сон твой,

Молится мать, чтобы ты не изведала горести муки лихой…

***

- Миа-а… - протянула Санера, пытаясь вымолвить это непослушное “мама”. Малышка недовольно сморщила носик и высунула кончик языка. Тонкие усики котенка трепетали. - Мя-я… мя!

- Мама, - ласково поправила Ларасс, поглаживая розовый животик дочери, покрытый белым пушком. Нефтис и Дро’Оана больше увлекал хвост воровки, каджитка намеренно подергивала им, дразня детей, и в самый последний момент ускользая от их цепких лапок. Нефтис возмущенно шипела, в приливах шаловливой ярости принималась кусать складки покрывала. Острые ушки, увенчанные черными кисточками, чуть подрагивали. Дро’Оан все норовил оттолкнуть сестренку, пролезть под руку сутай-рат. Мальчик сопел и фыркал, но обиженно заверещал, когда Нефтис схватила его за ногу. Дхан’ларасс шаловливо хихикнула, сгребая детей в объятия. Санера протестующе захныкала, уперлась в грудь матери всеми четырьмя лапками.

- Ну и плакса же ты, - укоризненно буркнула каджитка, потираясь носом о макушки малышей. Все трое сразу заурчали, потянулись к ней. Воровка крепко прижала их к себе и решительно поднялась на ноги. - Все, мои маленькие, пора спать.

Нефтис разразилась негодующим писком, вздыбив рыжую шерстку на загривке, Санера вцепилась коготками в камзол Ларасс, глазки ее мятежно сверкали. Дро’Оан пытался было протестовать, да вдруг зевнул, демонстрируя прорезающиеся зубки. Девочки недовольно засопели от столь наглого предательства. Сутай-рат, посмеиваясь, уложила мятежных отпрысков в кроватку. Тюфячок мягкий, соломенный, овечьей шерстью застеленный, покрывало бархатное, лучше чем для ярловых деток. Пока каджитка переодевала малышей ко сну, в комнату заглянул Рун.

- Сапфир сказала, что увидеться надо, - пробасил он таинственным шепотом, - не говорила, шельма, зачем. Брин уже к ней пошел. В таверне будет ждать.

- Чтобы половина Рифтена увидела, что Черные Верески продолжают крышевать Гильдию, - бросила каджитка, смерив вора надменным взглядом. Прозрачно-голубые глаза будто ледком подернулись. Пожав плечами, Рун аккуратно прикрыл за собой дверь. Тяжелый вздох Ларасс вспорхнул с кончиков ее усов. Укрывая детей одеяльцем, воровка погладила каждого по головке. Младший сынок уже дремал, трогательно высунув кончик языка, Санера, утомленная попытками говорить, повернулась на живот, раскинув ручки. Только Нефтис еще упрямилась, дерзко глядя на мать из-под насупленных белых бровок.

- Не воровкой, воином растешь, свирепая да дикая, - промурлыкала Дхан’ларасс, почесывая шейку дочери, - в дядю норовом пошла. Тоже пираткой, грозой морей станешь?

Котенок захихикала, щуря осоловелые сонные глаза. Сутай-рат принялась осторожно качать колыбель, напевая себе под нос старую колыбельную, которую ей еще мать пела. Жаль, не дожила Шамси до внуков… Ларасс вздохнула прерывисто, коротко шевельнула ушами. Золотой звон серег прокатился по покоям, затихая в углах, где таилась тень, напуганная тусклым светом свечей.