Огонь и сталь (СИ)

Сине-зеленые человеческие зенки смотрели на нее нагло, лукаво поблескивая и не мигая. Каджитка нервно дернула хвостом, поелозив на стуле, коготки постукивали то по столешнице, то по боку кружки. Премиленькая кошечка с кокетливым бантиками на острых ушках и с амулетом богини всея сладострастия Дибеллы на тонкой шейке отдавала должное курице в сухарях и печеному картофелю и мимоходом ловко обчищала карманы местных забулдыг. Бриньольф склонил голову, наблюдая ха киской уже сквозь водопад рыжих волос, упавших ему на лицо. Детка, видимо, совсем недавно в городе, раз так нахально орудует прямо под носом у гильдии. Хотя, признаться даже его опытный глаз не сразу подметил хвостатую воровку. Каджитка аккуратно глодала куриную ножку, держа ее в левой руке, правая же лежала у нее на коленях. Широкие рукава платья скрывали, что лапка-то кукольная, а настоящая когтистая и загребущая ручонка свободно шарит в карманах у захмелевшего Болли. Кошечка облизнула усы, и влажный розовый язычок скользнул по кончикам пальцев, собирая сок и жир. Увесистый холщовый мешочек с выручкой за день скрылся в складках подола. Сутай-рат медленно поднялась на ноги и спешно посеменила к выходу. Сквозь переплетение выцветших красных ленточек вор увидел озорной блеск золота. Бриньольф, хищно улыбаясь, двинулся за ней. Любопытство, отчасти разожженное отчаянием и безысходностью, подстегивало мужчину.

- Ну и ну, детка… - голос вора тягучий, словно дикий мед, и вкрадчивый, каджитка вздрогнула и обернулась с тихим шипением. Глазки цвета бирюзы сверкнули скайримским льдом. - Чую, не честным трудом твои монетки заработаны.

- Не трое дело. Иди куда шел, - решительно отрезала киска, передернув плечами. Девочка хотела выглядеть матерой, прожженной разбойницей, но северянин видел пред собой фыркающего разъяренного котенка. Почеши его за ушком – и все обиды забудутся. Хвост, увенчанный белой «кисточкой», бил девушку по бокам, пепельно-серая шерстка на загривке встала дыбом. Бриньольф немного развеселился столь бурной реакцией кошки. Он шагнул к ней, каджитка дернулась, но не отступила. Маловато опыта, но то легко исправить, особенно, если у девочки варит котелок.

- Ошибаешься, детка. Богатство – это как раз по моей части. Богатство в Рифтене – в двойне мое. Не хочешь подзаработать?

- Нет, мне итак на жизнь хватает, - сутай-рат развернулась, чтобы уйти, когда мужская рука скользнула на изгиб ее талии. Жаркое дыхание вора опалило ухо.

- Так жизнь у вашего брата одна, несмотря на сплетни. И ее ты можешь легко потерять, если будешь так уж зазнаваться. Поняла, детка? – мужчина слегка ущипнул кошечку за бок и с удивлением ощутил, как она задрожала. Пакостная улыбка пробежала по лицу норда. - А может, ты не воровка, а? Служка Дибеллы? – он выразительно покосился на ее амулет. - Если так, то в Ночлежку загляни. Будете с Хельгой на пару…

Бледно-голубые глаза недоуменно расширились, практически сразу же подернувшись изморозью, уши плотно прижались к голове. Зашипев, как вода на раскаленной сковороде, каджитка вырвалась из объятий вора и, размахнувшись, ударила его по щеке так, что в ушах последнего тоненько так зазвенело. Голова северянина мотнулась в сторону, отпечаток ладошки сутай-рат вспыхнул на небритой щеке, и три полосы начали постепенно наливаться краснотой. Бриньольф прижал руку к пылающей щеке, ошеломленно моргая. Бледно-лазурное пламя, пляшущее в глубине глаз каджитки, обжигало гневом.

- Что б тебе провалиться, выкидыш фалмерский, - выпалила сутай-рат, дерзко вздернув подбородок, и с достоинством направилась на рынок, просаживать ворованные денежки. Мужчина, как последний олух, пялился ей в след. Тонкие багровые струйки стекали по его щеке к подбородку и терялись за воротом рубашки.

***

Помилуй Кин, будто вчера все было! Интересно, помнит ли Ларасс? Хотя, конечно, помнит. Вот оно, напоминание, на щеке у Соловья частенько перед ней маячит. Воровка хоть теперь полуодетой по “Фляге” не щеголяет, а Бриньольф все равно помнит белые пятнышки внизу чуть округлого животика. Прелестное зрелище, хотя больше всего норду понравились ее ступни. Бледно-розовые и с черными кляксами пятен на подушечках пальцев и пятках. Детка взвизгивала и хихикала, когда пальцы вора повторяли узор ее окраса.

- Любовь моя малины слаще дикой, весны прекрасней, жарче солнечных лучей… – Соловей поморщился, рассеянно дергая себя за мочку уха. Любовные баллады от Балимунда скорее напоминают пыхтение кузнечных мехов, нежели пение, но вор в Коллегии бардов не обучался, так что не ему кузнеца судить.