- Говорящая… - тихий, на грани слуха шепот отозвался тихой досадой и раздражением. Цицерон, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял у кровати эльфки, теребя свой колпак. Девушка слышала биение его сердца, быстрое, отчаянно-безумное, как у кролика перед волком, - Говорящая, Цицерон хочет кое-что спросить.
- Прямо сейчас? – Тинтур потянулась, блаженно хмурясь. - Спешишь высказаться, пока не забыл мысль?
- Нет, просто… просто Цицерон не хочет, что бы об этом кто-нибудь узнал, - трагично всхлипнул шут, вновь нахлобучивая колпак на голову. Босмерка с горестным вздохом почесала затылок.
- И о чем ты хочешь со мной поговорить? – обронила она без особого интереса, падая на шкуры. Теплилась еще слабая надежда, что Хранитель нужно лишь уточнить какую-нибудь мелочь, например, где лежит соли или остались ли еще сладкие пироги. Но выражение лица имперца – самое серьезное, сквозь тонкую пыль пудры горел лихорадочный румянец. Что, неужели речь пойдет о морковке?
- Говорящая… научи Цицерона целоваться! – выпалил мужчина, подпрыгивая в тревоге на одной ноге. Остатки приятной слабости, оставленной сном, словно ветром сдуло. Оглушенная неожиданной просьбой, эльфка медленно села, чуть ссутулившись. Янтарные глаза испытующим взглядом полоснули по Цицерону.
- Ты это сейчас всерьез? Не одна из твоих шуток дурацких? – осторожно протянула она, нахмурившись. Гаер скорбно покачал головой.
- Цицерон не шутит… - пробурчал он, надув губы совсем по-детски. Пальцы в бархате перчаток затеребили край камзола. - Цицерону надо, очень-очень надо, правда! А то… вдруг захочет Цицерон поцеловать… ну, например, Слышащую, а он не умеет!
- Ты Слышащую целовать собрался? – протянула Белое Крыло недоуменно. - Тебе губы и язык вдруг лишние стали?
- Говорящая думает, что Слышащей… не понравится?
- Слышащей, может, и понравится, но вот Онмунд твоих порывов точно не оценит, - Тинтур спустила ноги на пол. И с чего, скажите боги на милость, юродивый Хранитель вдруг понес свои чувства к оборотню? Девушка протерла глаза. Зов луны практически стих, но и рассвет еще не пришел. Эльфийка одернула камизу и натянула поверх нее шерстяной кафтан и кожаный жилет, затем потянулась за кольчугой.
- Ну… так Говорящая поможет бедному Цицерону? – мужчина улыбнулся, умильно заглядывая в лицо эльфке. Белое Крыло смерила его тяжелым долгим взглядом.
- Нет, - вымолвила она наконец, закидывая колчан на спину, - сходи к трактирным девкам. Они тебя не только целоваться научат, но и…
- Нет! – голос Хранителя взлетел до пронзительного визга, неприятно резанувшего слух босмерки. - Шлюхи мерзкие, грязные! Цицерону противно к ним прикасаться! Их лапают всякие шахтеры, солдаты… они недостойны!
- Ну, а я тебя целовать тебя не собираюсь, уж извини, - одних она уже нацеловала, бегай теперь от них по всему Скайриму. После Вайтрана Тинтур не видела ни Вилкаса, ни Хацутеля, уж воистину милостив Йаффре. Но судьба еще может свести эльфийку с ним. Остается надеяться, что не будет Соратник вновь хватать ее за руки да недовольно дышать ей в ухо, а бывший разбойник уедет куда-нибудь. В Морровинд, допустим.
- Говорящая, ну что, жалко тебе что ли? – заскулил Цицерон, крутясь подле нее. - Ой, а куда Говорящая собирается? Кого-то убивать? Убивать-убивать-убиватеньки!
- Ага, убивать. Козлов да оленей, - и шутов, если шибко досаждать будет. Как жаль, что ножны ее клинка накрепко связаны догматами Братства. Многие бы ей в ноги поклонились за убийство имперца. Подхватив лук, эльфка устремилась прочь, Цицерон, словно преданная собака, побрел вслед за ней.
- А можно верный Цицерон пойдет с Говорящей? Цицерон не будет мешать, правда-правда!
- А, может, Цицерону лучше с Матушкой остаться? – обреченно вымолвила босмерка, прекрасно понимая, что так просто от скомороха не избавиться. Хранитель резко остановился, глубокомысленно нахмурившись, кусая губы. Теплые карие глаза с пляшущими в них золотистыми искорками чуть затуманились. Мужчина замер, остолбенев, будто его ледяной атронах по голове стукнул. Тинтур прошмыгнула мимо него, надеясь, что успеет выскользнуть из убежища прежде, чем Цицерон придет в себя. Темное Братство спало, даже гроб Матери Ночи был плотно притворен. Лишь приглушенные жалобные стоны и тихий плач доносились из пыточной. Дверь туда никогда не закрывается – для Бабетты рыдания и жалобные мольбы лучше всяких колыбельных.
***