— Не сейчас, — раздраженно буркнула она, заставив Тенегрива обиженно всхрапнуть. Мало того, что по ее милости жеребцу Темного Братства пришлось простаивать добрый месяц в душных конюшнях Солитьюда, где каждый второй так и норовил то погладить, то потрогать «такую красивую лошадку», а дважды его еще и украсть пытались! И вместо заслуженной ласки он получает небрежные кивки да отмашки?! Тенегрив, скрипя зубами, повернулся к Слышащей крупом, горделиво взмахивая пышным хвостом. Сорвав цветочек горноцвета, жеребец принялся увлеченно его пережевывать, совершенно не чувствуя пресно–сладковатого вкуса от обиды. Слышащая виновато потрепала его по боку.
— Ну, прости, не злись, — девушка обняла его за шею, зарываясь лицом в густую шелковистую гриву, перебирая муарово–черные пряди, — ты, наверное, один меня понимаешь… никаких претензий, блудных аргониан или глупой ревности… пожалуй, только ты меня и любишь.
Тенегрив согласно замотал головой, протягивая Довакин бутон горноцвета, уже наполовину пережеванный. Деметра хихикнула.
— Да доедай уже, — магичка похлопала его по шее. Жеребец заплясал на месте, мгновенно забыв обо всех обидах. Слышащая похожа на его предыдущего хозяина, настоящего хозяина, который сейчас в Царстве Пустоты. Рано или поздно конь вернется к нему вновь, в холодные конюшни и на черные луга, пастись в табуне даэдрических лошадей, пока его вновь не призовут служить Темному Братству. Деметра что–то искала в своей сумке, когда Тенегрив заметил туго скрученный свиток из желтоватого пергамента. Дымчато–алые глаза жеребца вспыхнули ярче. Подскочив к девушке, он попытался схватить свиток призыва призрачного ассасина, но Довакин вовремя отскочила в сторону, зубы коня запоздало клацнули в миллиметре от ее сумы.
— Эй! А ну, не хулигань! — Деметра яростно сверкнула глазами, чуть сморщив нос. Ее взгляд, серебристо–серый, чуть затуманился. — Ты чего это?
Тенегрив недовольно заржал, забил копытом, мотая головой. Свиток вновь исчез в темном нутре сумки, и Слышащая непонимающе взирала на коня, разразившегося недовольным ржанием. Почему? Почему Слышащая не призовет его хозяина из Чертогов Ночи? Жеребец соскучился по его голосу, соскучился по Матери… и по их убежищу! Хочет домой, к Данстару, а еще лучше — в царство Вечной Ночи. А здесь… солнце слишком яркое, небо слишком голубое и шумно… а еще этот Цицерон… обращается с конем как с тупоголовой скотиной, будто он ровня обычным ездовым клячам. Тенегрив тяжело вздохнул, тычась бархатистыми губами в лицо своей Слышащей. Девушка взвизгнула и хлопнула его по носу.
— Да что с тобой такое, Гривик? — она откинула со лба спутанные золотистые волосы. — Ишь, разошелся! Смотри, променяю тебя на какого–нибудь мерина.
Конь затряс головой. А хозяин бы ему никогда такого не сказал… но хозяин далеко. Рядом лишь Слышащая, мерзкий маг да эльфка, пахнущая зверем.
***
— Нужно дать ему имя, — жизнерадостно заявил Онмунд, шагая рядом с Тинтур. Мрачная Довакин покачивалась в седле, даже не глядя на мужа. С чуть вздернутой головой, прямой спиной и судорожно сжатыми кулаками казалась недвижимой словно статуя. Лишь недовольное сопение, пробивающееся из–под маски жреца Морокеи, свидетельствовало о ее раздражении.
— Я даже не знаю, мальчик это или девочка, — босмерка поправила заплечный мешок, перешитый, чьи ремни крест накрест перевязаны на груди девушки. Аргонианчик тихо сопел, положив головку на плечо Белого Крыла.
— Можно назвать как–нибудь нейтрально, — маг пожал плечами, — не можем же мы величать его просто ящером.
— Почему не можем? — с вызовом вскинулась Деметра. — Почему бы не звать его Чешуйчаткой? По–моему, вполне точно.
— Своего ребенка ты бы тоже назвала Чешуйчаткой? — меланхолично бросила эльфийка. — Или гнилью Намиры?
— Слава Акатошу это не мой ребенок, — рыкнула бретонка, пришпорив Тенегрива. Жеребец, радостно заржав, сорвался с места, быстрее стрелы устремляясь к Маркарту — городу, где кровь и серебро текут рекой. Озорник-ветер сорвал капюшон с головы Драконорожденной, и ее локоны бледно–золотистыми лентами развивались вслед за ней, полы темно-синего плаща трепетали, словно крылья дракона. Горы Друадах мрачными зловещими громадами, исполинской каменной грядой возвышались до самого неба, царапая заснеженными вершинами бездонный купол небосклона, вгрызаясь в облака. Густой белесый туман полз по камням медленно и неспешно, обманчиво лениво, но, прежде чем ночь окончательно заключит Предел в объятия, он растечется по всему ущелью.