Огонь и Ветер

– Но ведь вы хотите заслужить прощение императора? – спрашивает горбоносый вкрадчиво.

– Несомненно.

– Что ж, тогда ради этого вам придется пожертвовать своими вкусами в нарядах и, возможно, гордостью.

С этими словами горбоносый вышел из комнаты, оставив меня в тягостных раздумьях. Что это – приказ императора, злая шутка придворного или что? И как мне поступить?

Топ-топ, топ-топ, топ-топ-топ. Это мои ноги выбивают ритм, простенький и глупенький, как жизнь, топ-топ. Последняя соломинка, чтобы случайно не начать думать, – топ-топ. Земляные топают громче всех, они угрожают, они пинком рождают землетрясения и смотрят угрюмо исподлобья, а еще прыгают на полусогнутых, как жабы. Водяные вытягиваются, гибкие, волны проходят по их телу, лица изменчивее морской глади, улыбка сменяет слезы скорее, чем поймешь, что было первым. Огонь совершенен, в огонь так долго смотрят, потому что никогда не успевают увидеть миг превращения щепки в искру. Воздушные не боятся упасть в прыжке: в воздухе легче, особенно когда ноги так болят.

Топ-топ. Когда ноги, бешено вбиваемые в сцену, вдруг запутаются, вдруг откажутся двигаться, я смогу рухнуть только на руки. Ах, я же хотела пройтись колесом. Я в детстве когда-то могла. Вспомнила – и смогла, потому что не думала.

Гораздо труднее потом подняться со сцены. А я и не поднимаюсь, сижу, вытянув дрожащие ноги, – что мне?

Даже аплодируют. Не ожидала. Кричу:

– Ваше Величество, вам понравился танец?

Он центр притяжения, самый яркий светильник этого огромного величественного зала, украшенного золотом и лиловым бархатом. Он все в том же простом черном мундире, в котором был на ярмарке. У него непроницаемое лицо. Но, мне кажется, он в ярости.

– Ваше Величество? Вы не можете решить?

Как четко и звонко разносится каждый звук под этими раззолоченными сводами! Император встает.

– Вы прекрасно танцуете, л’лэарди Верана. Мы благодарим вас за доставленное нам удовольствие.

– Значит, мне положена награда? Короли и владыки всегда награждали артистов! – кричу.

– Чего вы хотите?

Брови императора сдвинуты. Пахнет грозой. С трудом поднимаюсь на ноги. Нехорошо это – беседующий со мной император стоит, а я сижу. Звенят пришитые к моему наряду бубенцы. Найденные в театральной гардеробной красно-синие штаны и куртка шута оказались мне как раз впору. Любезная Дахале принесла короткий черный парик с густой челкой и помогла ярко раскрасить лицо: красные пятна румянца на выбеленном лице, жирно, черным подведенные глаза, бледная полоска делит пополам ярко-алые губы.

– Чего вы хотите, л’лэарди Верана?

– Хочу должность придворного шута.

Император помолчал, усмехаясь, – не от веселья, а, кажется, от абсурдности происходящего.

– Но разве это подходящее занятие для л’лэарди? Благородной сагане положено быть женой и матерью, а не объектом насмешек.

– Не знаю, – я пожала плечами, – по-моему, это самое лучшее занятие. Только шуты могут никакие роли не играть, а быть собой. Только шуты могут говорить правду в глаза, и это никто не сочтет неприличным. В конце концов только шуты могут смеяться даже над правителями.

Воцарилась оглушительная тишина. Я смотрела только на императора.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я подумаю над подходящим для вас занятием.

Глава 15

Желтая Ae целует пятном света колючий бок своей хмурой сестры Лум, а красная, как конфетка-леденец, Юта на другой половине неба купается в черных облаках. Три луны высвечивают дорогу, по которой я бегу. По обе стороны моей тропы высокие, мне по плечо, травы, позади – столичные предместья и распахнутое окно, в которое я вылезла, впереди, в конце дороги, – море. Это все, что я знаю. Мне нельзя думать. Говорят, в царстве мертвых, если хочешь из него вернуться, ни за что нельзя оглядываться назад. Ну а в царстве безумия нельзя думать!

Я бегу, как летала в снах. В прыжке мои ноги едва задевают верхушки трав. Юбка хлопает на ветру. Вес тела уменьшается. Лунный свет тяжел и сладок, как вино. Ночные мотыльки ударяются в лицо, признавая за свою. Маленькие деревенские огоньки загораются среди скал. Сворачиваю с тропы, грудью пробиваясь сквозь травы. Кто знает, что за люди живут в стране безумия. Лучше подальше от огней. А травяное море бежит по скалам вверх. Обрыв.

Обожаю стоять на краю. Море неспокойно, рычит, бьет скалы. До полета один шаг.

Я вдруг это осознаю. До полета один шаг. До победы один шаг. Сейчас я сделаю невероятное. Сейчас я стану такой же сильной и могучей, как ветренник Велан. Это мысль. Я подумала, и тут же на краю сознания мелькнуло: «А вдруг не смогу?» Я уже стою на самом краешке обрыва, скользкая трава, мягкая глина под ногами, седая клокочущая пропасть внизу. И тут же я подумала, что, если не сумею расправить крылья, разобьюсь.