И это было поражение. Рой мыслей опутал меня рыбацкой сетью. Наверное, хорошо, что мысли настигли меня за миг до шага, а не в миг после. В стране безумия нельзя думать. Это смертельно опасно. Уверенность и спокойствие вытекали из меня, как вода из разбитого кувшина. Я смотрела вниз, качалась на ветру и уже знала точно – полететь не смогу. Не смогу. Сорвусь. Я хотела, я так хотела сделать этот шаг! На глаза наворачивались злые слезы. Там, где мысли, – там страх. Там, где страх, – нет полета.
Я проиграла.
Близится вечер. Прозрачно-серое небо медленно пропитывается тяжелой синевой, как тучи дождем. Я уже много часов смотрю в небо, лежа на пятачке травы в бабушкином саду. Мое недостижимое, запретное, молчаливое небо. Струсивший тебя недостоин. Я буду достойна или разобьюсь насмерть, прыгнув с того самого обрыва.
Слезы выплакала, отчаяние выкричала, на сердце спокойствие и усталость. Что горевать? Надо просто идти своей дорогой. Не столь уж многим знакома эта радость – найти именно свою, когда вокруг так много указателей и проводников, настаивающих на том, чтобы показать «самую правильную».
Ночью я долго сидела на том обрыве, прежде чем решилась идти домой. Ругалась, рвала с корнями траву, кричала, правда, беззвучно. И закрывала глаза, успокаиваясь. Звала послушный ветер, говорила себе: «Я смогу!» – и все яснее понимала, что крылья не расправятся, что слишком тяжело мое сомнение для полета, что безумия во мне мало. Да. Я слишком практична и слишком много рассуждаю для полета. Ну кто бы мог подумать? Даже смешно.
Домой прибежала уже под утро, едва не заблудилась. Боялась, что домашние уже хватились и ищут, или кто-нибудь из слуг заметит, как я лезу в окно. Вроде обошлось. Дома так и не ложилась спать, много думала. Каждый день, каждое событие приносит новое знание. Пазлы прочитанного и прочувствованного встают на свои места. Я начинаю понимать. Вот только хватит ли у меня времени, чтобы собрать всю картину?
Кое-какие советы из прочитанного, из той детской книжки и библиотечного важного трактата, до сей поры казались мне незначительными или даже вовсе глупыми – например, совет юным саганам, только учащимся владеть магией, как можно больше времени проводить в компании одностихийников и как можно меньше общаться с детьми иной стихии, даже если они родственники. Теперь я начинаю понимать. Слишком много вокруг земляных, да и мамина извечная водяная меланхолия – к чему мне, ветру?
Не будь рассеян, советовали в книге. Это низкое состояние, человеческое. Будь всегда сосредоточен на своей сути. Гори всегда, либо плыви всегда, либо лети. И в задумчивости, и в отдыхе, и в заботе. Научись находиться в стихийном состоянии постоянно, не утрачивай сосредоточенности ни на мгновение, и, когда сможешь быть стихией постоянно, ты станешь магом.
Я поняла, что такое «быть сосредоточенным, быть стихией». Только сегодня поняла, что значит «быть ветром». Тщательно обдумав те мгновения, когда удавалось взлететь или почувствовать утрату веса, – поняла, что это было так естественно, самопроизвольно, прямо-таки абсолютная противоположность волевому усилию. Желание, но исполняемое в обход какого-либо действия или мысли, желание без намерения. Безумие.
Я была ветром, когда танцевала для императора, когда бежала к морю. Но вспышки легкости случайны и бесследно рассеиваются, стоит только подумать: «Ура, получилось!» Как бы странно и опасно это ни звучало, я должна научиться безумию. Не мимолетно-истеричному, а естественному, плавному, постоянному. Как это непросто, особенно в моей семье. Есть угроза, что в сумасшедшем доме меня запрут прежде, чем я полечу. Впрочем, они даже не устроили скандал после вчерашнего выступления. По-моему, они хотели, но после этой выходки у них просто закончились слова и силы.
А я будто прозрела. Наконец-то стало понятно то, что пишут такими сложными словами в умных книжках, зачем ученые старцы так возмущаются воздухом, даже почему Велан бывает так жесток и небрежен. Тетя Кармира, к слову, много и охотно рассказывала сплетни про ветренника в ответ на робкие мамины замечания, что вот Велан, прекрасный юноша, кажется, заинтересован Сибрэ. Уже две саганы, говорила тетя, были уверены, что ветренник влюблен, их родня в это верила, весь свет… Дуэли, азартные игры, ссоры с отцом, злые шутки. Какой негодяй, чуть не плакала мама. А он просто ветренник.
А в доме суета.
– Сибрэ? Никто не видел Сибрэйль? – слышу тревожный голос мамы.
Ах да, пора собираться на бал. Горничная Имина заворачивает меня в самое нарядное платье из старых, привезенных с собой. Туманный серо-голубой газ – как обрывок хмурого неба.
– Надо было купить маску, маскарад же все-таки, – говорю маме растерянно.
– Я съездила в город, – отвечает она как-то робко, – и купила маски нам обеим. Вот. Как думаешь, они прилично будут смотреться?