В толпе разношерстных агентов, околачивающихся около болгарских министерств и официальных учреждений, шныряла некая девица по имени Менча Карничу, которая пользовалась секретными, предназначенными на определенные цели, фондами. Эта самая Карничу, дочь разорившегося ростовщика, была болезненным созданием, но, пожалуй, скорее уродлива, нежели больна: тощая, с бледным, худым лицом, она походила на «большую белую обезьяну», как метко заметил один из наших товарищей.
Она получила много денег и точные инструкции от болгарского посольства в Вене и, в частности, от некоего Антонова, имя которого необходимо здесь упомянуть. Она втерлась в семью Паницы, и ее там пожалели. Это было ловко сработано, дабы заручиться дружбой с великим непобедимым воеводой.
Однажды она купила билет в театр и сказала: «Мне подарили билет».
В театр пошли все: Паница, его жена, телохранитель, не отходивший от него ни на шаг, и сама убийца.
Сидели они в ложе Бургтеатра.
Давали «Пера Гюнта». Ты, конечно, знаешь, что в этой музыкальной пьесе есть один момент — как раз во время бури, — когда сцена и зал погружаются в темноту. Неожиданные сумерки, и молнии, и раскаты грома…
Теперь представь себе ложу; вот здесь сидит Паница, рядом с ним — его верный страж. Позади — она. Она достает из сумочки пистолет. Буря в оркестре помогает ей. Двумя выстрелами она перебивает руки телохранителя, стреляет в Паницу, вскакивает и выбегает из ложи.
Пока Паница умирает, его товарищ с простреленными руками вышибает ногой закрытую дверь ложи и бросается вслед за Карничу. Ее задерживают у самого выхода из театра.
Ты видел ее на суде — чудовищно уродливую и опустошенную, окруженную целой сворой шпиков и полицейских. Она возлежала на носилках (ну и комедия!), а рядом с ней — заботливая сиделка! Ты видел ее — снедаемую ненавистью и лицемерием, играющую двойную роль: освободительницы и умирающей, которая якобы не в силах держаться на ногах. Ты видел ее, эту самую Менчу Карничу, которую осыпали золотом дипломатические прислужники Цанкова{38}
и душа которой прогнила еще сильнее, чем тело.Выговорившись, мой приятель показал мне заметку в одной солидной газете: «В Вене Менча Карничу была осуждена на восемь лет тюремного заключения, но по состоянию здоровья се освободили. В Болгарии ей был оказан восторженный прием, и она приняла участие в многочисленных митингах, где ее чествовали как болгарскую Шарлотту Корде».
Вот как делается и переделывается история, и вот как ее излагают в печати.
ФЕРДИНАНД
Жил-был когда-то юный принц, который был счастлив.
Счастлив он был потому, что — как я уже говорил — был юн. Кроме того, он был красив, богат и знаменит. Он был и в самом деле сыном короля, и каждый божий день король этот увенчивал себя славой самым простым способом: он сидел на троне.
У матери-королевы, решившей заняться литературой, объявился вдруг необыкновенный талант{40}
. По крайней мере, так утверждала великосветская публика и господа критики, великие мастаки в этих делах.Ну, а юный принц занимался не литературой, а любовью.
Таким образом, он куда больше придерживался традиций своих предков, преподавая тем самым тонкий урок своей благородной матушке.
Заниматься любовными проделками было намного лучше, чем заниматься политикой: наследные принцы, увлекающиеся политикой, причиняют немало хлопот своим августейшим родителям, а также фактическим хозяевам государств, коих именуют министрами и дипломатами.
Мне могут возразить, что существует множество других благородных и полезных дел… Но ведь нужно еще и иметь склонность к таким занятиям, быть своего рода маньяком, дабы находить в этом удовольствие.
Принц любил только любовные утехи. Но утехи утехам рознь. Он любил похождения самого низкого пошиба.
Он покорял девушек и молодых женщин своей ослепительной улыбкой, статностью фигуры, а потом… потом их бросал. Первое время он клялся в вечной любви всем этим бедным созданиям, у которых не было в мире ничего, кроме юного тела и юного сердца. Он выходил на охоту на женщин так же, как другие ходят на охоту за жаворонками; не теряя времени, он пожирал их одну за другой, и это доставляло ему утонченное удовольствие.
Подобным ремеслом охотника он занимался не только среди придворных и великосветских дам. Он любил и хорошеньких женщин из народа. Позволяя себе недостойные поступки, он в поисках добычи тайком рыскал по бедным кварталам столицы. Как нам повествует «Тысяча и одна ночь», Гарун-аль-Рашид проделывал то же самое. Переодетый, он с удовольствием расхаживал по улицам Багдада, дабы узнать, что думают его подданные о нем самом как о султане. Принц же заговаривал лишь с женщинами, и любопытство его ограничивалось сугубо личными интересами.
Таким образом он покорял немало цветущих сердец, которые потом увядали. Когда-то сеньоры — в особенности те, что были познатнее, — открыто занимались этими проделками. Ныне же они затаились. Еще бы, ведь теперь мы живем в эпоху демократии и прогресса!