Но не угомонился. Получив записку о необходимости открыть в Твери два института — благородных девиц и благородных юношей «для службы по части внутренних сообщений государства», принц загорелся этой идеей, тотчас утвердил программу и выделил средства, и тут как раз в Тверь приехал граф Разумовский, попечитель Московского учебного округа. Георг пригласил его разделить с ним трапезу, за обедом негодовал, что он, генерал-губернатор, устранен от управления учебными заведениями в своих губерниях, тогда как он мог бы создать здесь образцы для всей империи. Граф кушал да кивал, а принц после этой беседы вызвал к себе Лубяновского, объявил, что попечитель отдает ему все учебные заведения в Тверской и Ярославской губерниях, и отправил к Разумовскому уладить все формальности, дабы поскорей покончить дело и тотчас приступить к преобразованиям. Разубеждать его было бесполезно, Лубяновский отправился. Понятно, что Алексей Кириллович был удивлен, даже поражен, на другой же день собрался спозаранку в обратный путь, сказав при этом принцу, что статс-секретарь его либо не вразумился, либо неверно истолковал его слова, и просил прислать к нему в Москву официальное отношение. Георг и тут не послушался Лубяновского, предсказывавшего ему, что из затеи этой ничего не выйдет: «Не всегда же тебе быть дурным пророком». Каков итог? Получив отношение, попечитель обратил принца к министру народного просвещения графу Завадовскому, который и в более молодые лета отличался меланхолией и подозрительностью, а в старости сделался раздражителен и не выбирал выражений. В ответном письме граф порицал легкомыслие верхохватов, плодящих прожекты из тщеславия. Оскорбленный Георг написал представление императору, который похвалил его за добрые намерения, но указал на неудобство от исключений из общего правила. Кто же оказался виноват? Лубяновский, ставший из дурного «фатальным» пророком!
Принц перестал с ним советоваться, да и ее высочество теперь редко приходила к мужу в кабинет, когда там был статс-секретарь. Один лишь генерал Бетанкур обходился с Лубяновским с прежней приязнью, но его дружелюбие не спасло Федора Петровича от опалы. В исходе мая он получил список с высочайшего указа Сенату о его увольнении от службы — якобы по его же прошению за болезнью, хотя Лубяновский был здоров и ни о чём не просил. Окольными путями ему удалось узнать, что это Екатерина Павловна смертельно обиделась на какое-то его замечание, сочтя его высокомерным, и в тот же день отправила курьера к государю, требуя отставить Лубяновского от службы и не принимать обратно, пока она жива.
Птички щебетали и чирикали, беззаботно перелетая с ветки на ветку, в церквях благовестили к литургии. Лубяновский с раннего утра гулял в роще на берегу Волги, надеясь ногами помочь мыслям улечься в голове. Как быть, куда податься? Сыну-младенцу еще и году от роду нет… В Петербург ехать незачем, остается вернуться в Белокаменную и припасть к ногам благодетеля — Ивана Владимировича Лопухина, уж он-то оценит перевод «Тоски по отчизне». Первое время можно будет прожить на приданое жены, а там, Бог даст, найдутся какие-нибудь литературные занятия для снискания хлеба насущного. Клонить шею пониже, говорить потише, перемелется — мука будет.
Утомившись, Лубяновский присел на скамью, с которой открывался вид на город по ту сторону реки. Солнце ласково сияло в лазоревом небе, поглаживая его плечи теплыми ладонями, играя лучами на маковках церквей. Будущее уже не казалось мрачным, даже наоборот: держась подальше от венценосцев, проще уцелеть.
…Государь вновь гостил у любимой сестры, осматривая и хваля преобразования, совершенные в Твери ее мужем. Первого июня все втроем присутствовали при закладке нового храма Рождества Христова по проекту Росси; государь пожертвовал три тысячи рублей, внес еще тысячу от имени вдовствующей императрицы и пятьсот рублей от своей супруги, принц тоже дал пятьсот. Затем осматривали минеральный источник у подошвы крепостного вала, чуть ниже моста через Тьмаку, открытый инспектором врачебной управы Карлом Шнабелем. За всеми улицами теперь закрепили их названия, которые можно было прочесть на жестяных дощечках, прибитых к столбам, — Тверь в самом деле претендовала на статус третьей столицы империи! Однако рожать Екатерина Павловна предпочла всё же в Северной столице и отправилась туда водою. В Вышнем Волочке Ольденбургские застряли на восемь дней: принц осматривал работы на канале. Александр уехал вперед, но от Чудовского Яма поворотил направо, переправился через разлившийся Волхов и в Духов день к вечеру приехал в Грузино — имение графа Аракчеева.
В большом каменном доме начался переполох, дворовые носились сломя голову, приготовляя покои для нежданно нагрянувшего царя. Сторожам было велено в эту ночь под окнами не бродить и в колотушку не стучать. На следующее утро Александр пробудился в прекрасном настроении и отправился гулять по саду.