Огонь Прометея

«Аха-ха-ха-ха! — уж без притворства рассмеялась старуха ведьминым смехом. — Заснул троллем, человеком проснешься! Нет-нет, все тот же тролль ты будешь видом, но думать станешь, что человек ты, не иначе, и любить себе подобных до самой глубины людской души! Ведь сердце беспорочное ты проглотил, что у юноши прекрасного, некогда в болоте утонувшего, пылко билося в груди. Годы я его хранила в ларчике особом, от тленья берегущем, — авось и пригодится. И не дождаться мне, поди, повода похвальней!.. Вкусно ль отобедал, глупый тролль? Еще бы! Ведь месть — вкуснейшее из яств — сладостнее меда, пьянительней вина! Се княжеское лакомство человеку лишь прилично, всем прочим тварям недоступное! Ты ж, безмозглый тролль, только-то орудие в чу́дном замысле моем, и все плоды его вкушу лишь я одна! Впрямь как рабочая пчелка, чей век многотруден и краток, с рабским усердием сбирает нектар для своей королевы, не отведав при этом ни капли, — так и ты мне послужишь!.. Аха-ха-ха-ха! — опять разразилась бешеным смехом и, руки воздев, возликовала ужасно: — Ну что за диво! Вот потеха! Тролль — и человечней человека! Просто сказка!.. Да только ж глянем, счастливо ль закончится она…»

И вослед сих грозных слов, склонившись к уху тролля, взялась ему нашептывать колдунья, что, мол, рожден он был в далеком граде, воспитание отменное имел, образованьем отличался знатным, да вот, вполне уж возмужав, в странствие пустился, чтоб поглядеть воочью, чем хорошо живут, чем плохо, люди, и помогать, кому в чем только сможет.

«Хоть по своей природе тролльской говорить ты не умеешь, тебя одной я фразе все же научу: кого не встретишь, кланяйся учтиво, молвя: «Здравствуй, добрый человек!» — а мы ж тогда посмотрим хорошенько, что люди добрые тебе ответят…»

И вот уж тролля сонного, глумного к большой дороге из лесу ведьма волочет да к вехе его приставляет спиною; сама ж, незримо притаясь в сторонке, следит с нетерпением алчным — с ехидством, сердце щекочущим. Тролль же, по чуть придя в себя, встряхнул отяжелевшей головой (от хмеля будто, — мог бы он подумать, коль знал бы, что такое хмель), протер сонливые глаза, кругом недоуменно осмотрелся да, пожав плечами, зашагал в деревню прямиком, чтоб, по внушенью ведьмы, поглядеть воочью, чем хорошо живут, чем плохо, люди, а там помочь, кому в чем только сможет.

Всем встречным на селе он кланялся учтиво, с улыбкой восклицая: «Здравствуй, добрый человек!» Но каждый, кто его завидит только, приветствию радушному в ответ истошный вопль исторгал и, от чудища улыбчиво-клыкастого спасаясь, мчался в дом к себе стремглав, на все запоры запирался, по́том леденящим исходя. А тролль, почитавший себя человеком обычным, — таким, как и прочие (да, верно, повыше), — никак уразуметь не мог: в чем дело тут и где стряслась беда какая?

Меж тем молва на крыльях быстролетных стучит во все дома со страшной вестью: «В село ворвался лютый зверь — «сам дьявол во плоти» — он ростом с дуб могучий, его когтей острющих длину не описать словами, а зубы у него, что сабель два ряда до крови жадных!» Повсюду паника, стенанья, мольбы, проклятья, — деревню громом сотрясают. И вот один старик, вконец рехнувшись, свой дом поджог, чтоб чудище к нему не подобралось (так костром волков в степи стращают). Скоро пламя занялось и, вскарабкавшись до крыши, на другую кровлю враз перескочило, соседний дом огнем объяв. Оглянуться не успели, а пожар уж беспощадный полдеревни как пожрал.

Тут-то тролль сознал (ему казалось) переполоха общего причину. И тотчас, отвагою полнясь самозабвенной, в нем сердце человечье запылало. Минуты малой не колеблясь, он ринулся на выручку.

Черная завеса вгустую обложила небо, селение ввергнув во мглу беспросветную, в коей палящее зарево багряных огней свирепело. Все прочь несутся, смертоносной стихии спасаясь, и только тролль мчит на нее — во спасение. Сквозь удушливый дым продирается, глазами слезящими ищет без устали: надо ли помощь кому оказать. «Здравствуй, добрый человек!» — что есть мочи он кличет (ничего иного сказать не умея). Вдруг слышит: детский плач из горящего дома доносится. И, всякий страх попирая, внутрь врывается доблестный тролль, находит малютку, что под кроватью таилась, да, на руки поднявши ее бережливо, выносит дитя из огня — от гибели верной спасает.

Селяне тем временем на холме недалеком гурьбою столпились и, в слезах на дымящие крыши взирая, проклинали демона злобного, всю им жизнь в одночасье сгубившего, — ибо только безвинного тролля во всем обвиняли. Был там меж них и старик, пожар в безумье зачавший, — он громче всех ругань метал (чтоб на него, не дай бог, никто не помыслил). А родители те нерадивые, кои дочурку свою с перепугу средь вспыхнувших стен позабыли, жалобно ныне рыдали, что, дескать, из самых их рук вырвал монстр малютку. Трусливый же стражник, вперед остальных от бедствий умчавший, днесь лживо хвастал (безо всякого причем зазренья), как, мол, отважно с тварью огнедышащей сражался, да даже, кажется («Чем черт не шутит!»), треклятую сразил.