Огонь Прометея

— Вы правы, — отвечал я. — Но… но даже если мы сумеем быть достойными родителями, как оберечь дитя средь пагубной неустроенности мира, кишащего заразой недомыслия, порочности, лицемерия, корысти, фанатизма, насилия; мира тотальных неуверенности и страха, где каждый опасается, а посему — каждый опасен, — отчего, по неизбежности, к преднамеренному злу прибавляется гораздо больше зла бесцельного; как, спрашиваю я, оберечь дитя средь абсурдного мира, где радости и страдания скрещены в патологические гибриды, где тягостна свобода и вожделенно рабство, где честь бесчестна и бесславна слава, где суета и гнев доставляют исступленное упоение, где нестерпимы тишь и покой; средь шаткого мира напастей и тоски, которым управляют не разумение и справедливость, но деньги, сила и ложь, а потому являющего многочисленные этюды постыдного неравенства — пошлой роскоши и унизительной нищеты, безжалостного могущества и жалкой бесправности; наконец, средь скорбного мира, где невежество и отчужденность — норма, а мудрость и взаимопонимание — исключение?.. Как?..

Мой вопрос — моя сокрушенность — мое моление — повис в воздухе. Себастиан безмолвно смотрел на меня (в меня), и неподвижные зрачки его хранили глубокий след вдумчивости; затем он сказал:

— Вы спрашиваете одного из немногих, кто был от всего означенного волею судьбы убережен. Но, может быть, как раз ввиду сего я смогу подать вам надлежащий совет, — поскольку, не касаясь частностей, попробую рассудить основы. Так одно из речений Конфуция гласит: «Есть ли у меня какая-либо опытность? Нет. Но когда люди просят моего совета, я, не имея должного представления об их деле, выясняю только, где его начало и где конец, и более ничего не говорю».