А среди павловцев стоял в общем строю лейб-гвардии прапорщик Тимофей Подлясных. Он был не казаком. И более того — если бы контрразведка работала повнимательнее — вряд ли бы он попал даже в армию. Не говоря уж о том, чтобы в гвардию.
Он был сыном священника, но по взглядам — законченным разночинцем, то есть негативистом, провокатором и потенциальным бунтовщиком, то есть человеком, который в любой взрывоопасной человеческой массе запросто сыграет роль детонатора, первым крикнет — бей! А «негативист» означало то, что взгляды у Подлясных и на власть, и на Престол, и вообще на страну были сугубо негативными. Это вообще родовая черта разночинцев — они живут в печали, неустроенные, и злы на весь мир за то, что остальные не следуют их примеру, а просто живут. Для них, образно говоря, Австро-Венгрия не то место, где жил и творил великий Моцарт, а то, где его отравили. Во всем они упорно ищут негатив, и во всех проблемах обвиняют кого угодно, кроме себя самих. При этом у них часто острый, изворотливый, цепкий ум, который очень даже может пригодиться, если только тебе удастся достучаться до каких-то глубинных слоев личности разночинца и приставить его к делу.
В армию он пошел по совету, потому что отслужившим в армии полагаются немалые льготы — так что пошел добровольцем. В Гвардию он попал из-за своей внешности — среднего роста, курносый блондин, как и положено для Павловского полка. А здесь — он пригодился командиру, которому надо было, чтобы кто-то писал бумаги и приглядывал за хозяйственными делами… как и в любом полку их было достаточно, а для боевого офицера хозяйственные дела — сущая мука. Вот он и приглядывал… и прижился в полку, подписал первый контракт и благодаря высшему образованию стал прапорщиком, то есть пошел по офицерской лестнице. Хотя армию он тоже недолюбливал и к положенному порядку относился скептически.
Как только он стал офицером, командир принял еще одно, скорее всего, неверное решение — поручил ему проводить политинформацию. Сейчас, в век, когда телевизор можно смотреть на ходу на экране мобильного коммуникатора, а Интернет настолько доступен, что бесплатный доступ по всему Невскому — наверное, политинформация была глупостью. Но солдаты из обилия информации выбирали совсем не то, что положено: смотрели футбол, украдкой скачивали порнуху. Так что кто-то должен был доводить необходимый минимум. Вот его и доводил Подлясных, а солдаты называли его меж собой, как обычно и бывает в таких случаях, — Сказочник.
Но сейчас — он едва ли не первым почувствовал неладное. Это что такое? Что за выступление? Куда? Почему? И что за слова — про угрозу Державе?
Какая, к черту, держава?! Угроза державе — дубинноголовые у трона, а сам трон прогнил насквозь. Право, неудобно бывает — выехал на вакацию, а там на тебя смотрят, как на лапотника из немытой России…
А эти… ох, что-то врут. Ох, врут. Вон — стоит, перчатки как мнет — нервничает. Неладно что-то. А он не дурак — голову в петлю совать. Нет, это — без него, господа…
— Господин генерал! — крикнул он, улучив момент. — Вопрос!
И все замерли. Генерал посмотрел в ту сторону, откуда раздался крик — с недоумением…
— Говорите!
— А письменный приказ выступать есть?!
Вопрос хороший, конечно. Первый, который надо задавать в таких случаях.
— Конечно, есть. Кто желает — извольте выйти из строя, ознакомиться.
Чувствуя на себе взволнованное молчание строя, Подлясных вышел. Полковник, смотревший на него волком, протянул бумагу.
— Попомнишь у меня… — едва слышно сказал он.
Отступать было некуда.
— А почему это подписано Шубовым?! — крикнул он так, что услышали все. — Разве не господин генерал Романов начальник Петербургского военного округа? Что это все значит?! Где подпись генерала Романова?