Огонь сильнее мрака (СИ)

«Сам, зубами? Чтоб кровь в горло хлестала? Он дёргается, а ты всё равно его рви. Потому что иначе Хозяин саму тебя сожрёт. Если пустая вернешься. Блевала от крови-то. Попробуй, попей. А все равно грызла. Потом – тащишь на себе. Ныряешь. И опять воды полная грудь. И знаешь: скоро всё по новой».

«Ладно. Иди сюда».

«Не надо. Не сейчас. Ты мне скажи: у вас – ни у кого – такого не было. Почему вы несчастные, а? В тепле живёте. Воздухом дышите. Жрёте от пуза. И всё вам надо чего-то».

«Нам надо больше, чем жрать от пуза и в тёплом сортире жопу просиживать. Некоторым, знаешь, больше надо».

«Так придумайте уже что-нибудь. Микстуру какую, чары. Чтобы счастье. Всем».

«Было уже, при богах все счастливые ходили. Пробовали, знаем».

«Нет. При богах – час в неделю счастье только. Больше они не давали. Надо было узнать, как они делали. Чтоб самим. Почему вы у них не узнали?»

«Ха! Почему не узнали. Потому что жить хотелось, понимаешь, вот и не узнавал никто. Хальдер с просителями не церемонилась, в последние годы ей вообще покушения мерещились повсюду. Чуть что – жарила смерчем. Как ты вообще себе это представляешь? «Покой тебе, о Прекрасная, сделай милость, открой-ка тайну, как ты даришь людям блаженство, ах, прошу прощения, я уже обуглился, а так много ещё не сказано…»

«После войны последний бог остался, раненый – кто? Лакурата?»

«Не Лакурата. Она в битве при Гастанге погибла, в финальном сражении. Сейчас, дай вспомнить… Да! Амотуликад был последний, он и её заборол, и еще пятерых богов. Но протянул недолго, умер от ран».

«Вот надо было брать его, полудохлого! И пытать! Пусть бы за всех ответил. Как они людей счастливыми делали».

«Эка невидаль. На час кого угодно можно счастливым сделать. Хоть на десять часов. Спиртного напейся или опия покури. Вот, к примеру, нинчунцы в Жёлтом квартале. У них каждую ночь такое счастье».

«Дерьмо это, а не счастье. Сам знаешь. Курильщики живут по сорок лет, не больше. И мозги набекрень. А от пойла вообще кони сдохнуть могут».

«Ладно тебе. Чего взъелась-то?»

«Потому что ненавижу, когда живут хорошо, а выкобениваются».

«Ты про Кайзенов? Не стоило тебе к ним ездить, предлагал же – сам поеду. Вечно у тебя нелады, когда богачей допрашивать надо».

«Кайзены, шмайзены. Таких Кайзенов – целый мир. Вы все на свой лад Кайзены. Все одинаковые. С жиру беситесь».

«Джил, премудрая ты наша. Сама-то – счастливая, а?»

«С вами жить – от вас набираться. Вот и набралась. Тоже уже… Незнамо чего хочу…»

«Чего там – незнамо. Иди сюда».

«Не сейчас, сказала же».

«Слушай, давай начистоту. Я – точно знаю, что мне надо для счастья. Мне надо личный остров, чтобы на нём жить, и чтобы кругом ни души. Всё, буду счастлив до конца дней. А что там остальным нужно, мне плевать. У меня со всем миром – перемирие… Каламбур получился, хм».

«А я?»

«Что ты?»

«Я тебе не нужна?»

«Иди сюда».

«Перемирие у него…»

«Как это расстёгивается? Крючков каких-то напридумывали».

«Дай я сама…»

Джон не заметил, как задремал, только вдруг ухнул куда-то всем телом, порывисто вздрогнул и разлепил глаза. Была глубокая ночь. Он встряхнулся, собрал взгляд на подъезде напротив и увидел, что от подъезда скорым шагом по улице спускается закутанный в плащ очкастый, усатый человек. «Чуть не пропустил, раззява!» – обругал себя Джон и энергично растер лицо ладонями. Подождав, пока Олмонд завернет за угол, открыл шаткую дверь кэба и вылез на улицу. Было холодно, где-то невдалеке орали коты. Джон сунул деньги сонному кучеру, перебежал улицу и, с минуту поколдовав над дверью, стал подниматься по лестнице дома с химерами.

Замок на двери седьмой квартиры сопротивлялся немногим дольше своего собрата внизу. Скрежет, щелчок, тихий скрип – и Репейник, проскользнув в недра чужого дома, замер на пороге. Он прислушивался и ждал, а, ничего не услышав, ждал ещё. Минут через пять, когда глаза окончательно привыкли к темноте, Джон рискнул продвигаться дальше. Квартира была маленькой, сродни той, в которой жил он сам. Из крохотной прихожей можно было попасть либо в тесную кухню, либо в узкую, как гроб, комнату. Рядом с кухней была еще одна дверь – в сортир. Крючок на двери сортира отчего-то приделали снаружи. Очевидно, канализация была забита: в квартире стоял мерзкий душок. Репейник заглянул на кухню, оглядел гору немытых тарелок в раковине, хрустнул чем-то сухим на полу (оказалось – рыбий хребет) и отступил обратно в прихожую. Кухня была для обыска неинтересна, вонючая уборная и подавно не привлекала.