Огонь в темной ночи

Напротив, предполагаемое сотрудничество Карлоса Нобреги в качестве иллюстратора было сразу же отвергнуто. Он не был человеком их поколения. Только Зе Мария, хотя и без особого пыла, все же защищал его кандидатуру.

— Мы должны быть последовательными и твердыми, — рассудительно сказал Жулио, покончив с сомнениями, которые еще могли остаться. — Наш журнал не может быть ноевым ковчегом.

Сеабра не успевал закончить в срок главу своего романа. Он не мог вспомнить, куда положил последний, тщательно отредактированный вариант текста, и опасался, что не сможет принять участия в первом номере журнала. Его очерк об Антеро тоже не был доведен до конца из-за недостатка биографических данных, которые он считал «абсолютно необходимыми». Но его имя, во всяком случае, фигурировало в списке руководителей журнала, тем более что именно он и Луис Мануэл финансировали это предприятие.

Зе Марии поручили раздел критики. Он никогда не писал ничего в этом роде, но все были уверены, что рано или поздно он станет критиком. Новость разнеслась по городским кафе, и вскоре Зе Мария уже оказался в среде литераторов города. Поэт Аугусто Гарсия с пленительной улыбкой, несмотря на свою скромность и свое пренебрежение к непокладистым критикам, уступал ему несколько раз свою газету; наконец, другой поэт, проводивший обычно лето на водолечебницах и раздававший автографы впечатлительным дамам, обещал ему на ужин молочного поросенка в обмен на его статью, скромно умолчав, должна ли она быть благожелательной или нет. Статья, однако, запаздывала, хотя Зе Мария извлек из своего обещания все, что мог, пользуясь щедростью поэта всякий раз, когда они случайно встречались в кафе. Однажды вечером, когда в типографии один из них предложил пойти подкрепиться, перед тем как приступить к рассмотрению новых идей, Зе Мария пригласил их навестить поэта Тадеу — так звали избранника дам, который в этой ненавистной для него жизни был владельцем обувного магазина. Они пришли к нему домой. Их приняла гувернантка, известившая о том, что хозяин сейчас как раз готовится к своему «мертвому часу». Поэт Тадеу с явной пользой для себя старался методически компенсировать расход энергии физическим покоем (в умственной работе он не признавал пауз); поэтому юноши нашли его возлегающим на кушетке в позе, олицетворявшей восточную леность, в то время как его старшая дочь, обмахивая его раскрасневшееся лицо изумительным испанским веером, размеренно читала стихи Марио де Сан-Карнейро.

— Извините за то, что я заставил вас войти сюда, мои друзья, но моя дочь не позволила бы прервать мой отдых. Я раб семьи. В конечном итоге и вас ожидает то же самое. Семья — это букет роз, а все розы скрывают под своим благоуханием шипы.

— Вы всегда поэт, дорогой Тадеу!.. — польстил ему Зе Мария.

— Поэт?.. Остается узнать, такого ли мнения придерживаетесь вы как критик…

— Тогда я не буду им!

Через несколько дней журнал появился на прилавках книжных магазинов города, но без критической статьи о поэте Тадеу и, к сожалению, без участия Сеабры. Страницы его романа так и затерялись.

В отправке нескольких журналов по почте друзьям и знакомым участвовали все. И в каждом отосланном пакете была частица их беспокойства и надежд.

II

В тот час, когда Изабелита приходила с судками после обеда от Белого муравья, который в настоящее время на всем экономил и поэтому находился на «усушающем режиме»[18], Абилио тоже появлялся там будто случайно. Карлос Нобрега спускался между тем в город с определенной идеей: написать новую картину, для которой Изабель еще раз стала натурщицей. Она садилась на сундук и с удовольствием наблюдала за мазками художника, за его восторженным лицом, смеясь над той оборванкой, которая имела смутное сходство с нею (она заставила Карлоса Нобрегу пообещать позже нарисовать ее портрет, нарисовать такой, какой она была, или такой, какой он ее себе представлял), и смущенно улыбалась, когда замечала молчаливый обожающий взгляд Абилио.