Мужчина в зеленом сюртуке стоял около письменного стола в другом конце комнаты, у окна.
Он обернулся. Незнакомец был выше ростом, чем ей показалось по его отражению в зеркале, широкоплечим и красивым.
Что-то в его лице было такое, - Вада не могла не обратить на это внимание, - что сразу же выдавало в нем джентльмена, если бы только не его странная одежда.
На нем был зеленый бархатный сюртук - именно такой, Вада знала, носили художники, низкий отложной воротничок и довольно широкий черный галстук.
Они глядели друг на друга через всю гостиную, затем незнакомец произнес по-французски:
- Простите, мадемуазель, я, вероятно, ошибся номером.
- Я не верю вам, - заявила Вада. - Вы вор! Что вы здесь делаете с моими письмами?
Он посмотрел на то, что держал в руках - небольшую стопку бумаг. Незадолго до этого Вада положила ее на письменный стол. Здесь было и письмо от ее матери из Нью-Йорка, еще не вскрытое, адресованное мисс Эммелин Хольц.
Среди бумаг находилось также послание из отеля - его Вада читала в поезде, и перечень вещей, необходимых для приданого, - целый список на нескольких страницах, который составила ее мать перед отъездом.
Незнакомец в зеленом сюртуке внимательно, с неподдельным изумлением и любопытством, смотрел на бумаги. Потом положил их на стол.
- Прошу меня извинить, - тихо произнес он.
- Я не принимаю ваших извинений. С пистолетом, нацеленным на незнакомца, Вада сделала несколько шагов к звонку.
- Минуту, пожалуйста, - попросил он, когда девушка подняла руку, чтобы позвонить.
- Перед тем как меня арестуют, хочу вам сказать, что я не собирался ничего красть. Я журналист.
Вада сразу оцепенела, ее рука машинально опустилась. С широко открытыми глазами она повторила не очень твердо:
- Журналист?..
- Да. Я знал, что в этом номере живет мадемуазель Эммелин Хольц, а мне очень хотелось поподробнее узнать о самой богатой в Америке молодой девушке.
- Но мадемуазель.., здесь нет.
- Я знаю, - ответил он. - Внизу мне сказали, что она приедет позже. А вы, должно быть, мадемуазель Спарлинг?
- Но.., здесь вам.., не о чем писать. Страх перед журналистами, который вбивали в нее всю жизнь, словно парализовал Ваду, отбив всякую способность мыслить. Она не в состоянии была решить, что делать дальше.
Затем, поддавшись внезапному порыву, проговорила:
- Пожалуйста, прошу вас, не пишите ничего о мадемуазель... Она страшно этого не любит.
- Я слышал, - ответил незваный гость в зеленом. - Ей всегда удавалось избегать пошлых взглядов публики.
- Откуда вы все это знаете здесь, в Париже?
- Во всех редакциях есть досье, в них собираются газетные и журнальные вырезки, ссылки и статьи о любой важной персоне или знаменитости. Но о мадемуазель Хольц почти нет ни строчки. Нет даже ее фотографии.
- Тогда, пожалуйста, уходите и забудьте, что вы здесь были, - почти умоляла Вада.
- Я бы так и поступил, - ответил незнакомец, - но боюсь пошевелиться: у вас в руках крайне неприятное оружие.
Вада совсем забыла, что все еще держит пистолет. Она положила его на стол.
- Пожалуйста, уходите!
- А мой репортаж? Что же мне написать? - спросил он озабоченно. - Что мадемуазель Хольц по-прежнему удается быть невидимкой, но у нее есть чрезвычайно привлекательная и очаровательная спутница - мадемуазель Спарлинг?
- Нет, нет.., пожалуйста, не надо! - попросила Вада. - Пожалуйста, не пишите это!
- Почему же? - заинтересовался незнакомец.
- Потому что...
Вада пыталась быстро придумать какую-нибудь причину:
- ..У меня из-за этого будут очень большие неприятности. Я могу даже потерять работу.
Незнакомец в зеленом улыбнулся, и его лицо сразу стало более молодым, чем прежде, когда он был серьезен.
Вада почувствовала некоторую неловкость, заметив в глазах мужчины искорки, и его улыбка показалась ей слегка насмешливой. Тем не менее она подумала, что он нисколько не похож на тех журналистов, которых ей доводилось видеть в Америке.
- Для какой газеты вы пишете? - спросила девушка, не в силах сдержать свое любопытство к этому человеку.
- В основном - для журнала "Плюм". Глаза Вады расширились.
- Вы имеете в виду журнал, публикующий символистов?
Незнакомец улыбнулся:
- Как, вы знаете о символистах, мадемуазель? Неужели их слава уже достигла берегов Америки?
- Мы, по другую сторону Атлантики, не так уж несведущи! - чуть высокомерно заявила Вада.
Он усмехнулся, и она поняла, что его позабавила такая патриотичность.
- Хорошо, но все-таки, как вы полагаете, что такое символизм?
Немного подумав, Вада сказала:
- Я читала, что это понятие означает свободу воображения, а также "самовыражение, освобожденное от оков".
Лицо незнакомца отразило неподдельное изумление.
- О, да вы и это знаете! Не ожидал.
- Ну, это уж слишком. Вы ко мне относитесь, как к ребенку, - не сдержавшись, резко заметила девушка.
Потом уже она поняла, что их разговор был бы совсем не таким, будь незнакомец, пробравшийся, как вор, в ее гостиную, действительно журналистом.
- Вы уйдете наконец? - теперь Вада говорила уже другим тоном. - Я не буду больше с вами разговаривать в такой манере.