Ограниченная территория

Рано утром, едва стрелка на циферблате в прихожей указала на цифру семь, я вышла из дома, села в свою «Ауди» и поехала в сторону Красногорска. Там я, припарковавшись у ворот кладбища, купила самый дорогой и красивый букет искусственных цветов (хотя даже в таких случаях я предпочитала живые, в этот раз я решила поддаться возгласу практичности). Мне повезло — хотя киоск открывался лишь с десяти утра, рядом с ним приторговывал ритуальной атрибутикой пожилой мужчина в старой, некогда белой кепке и замусоленной вельветовой куртке. Расплатившись с ним, я, сжимая букет, вошла на залитую утренним солнцем территорию погоста. Было прохладно; при дыхании у меня из носа вырывался пар. Кутаясь в застёгнутый на все пуговицы чёрный пиджак и радуясь, что вновь завязала на шее бордовый шарф, я в одиночку шла к нужной мне могиле. Меня не беспокоило возможное опоздание на работу: в НИИ я должна была появиться лишь к часу дня, чтобы провести с коллегами небольшое собрание, и времени в запасе было достаточно.

Вот, наконец, те самые сосны.

Подойдя к оградке, я, открыла небольшую дверцу, вошла внутрь места упокоения представителей рода Бирюченко и подошла к последнему в ряду захоронению. Могила Антона, утопающая в цветах и венках, выглядела такой же свежей, как и пятнадцать дней назад. Конечно, земля ещё не успела утрамбоваться, а на месте будущего памятника пока что стоит деревянный крест, где указаны имя и годы жизни покойного. На нём же ниже висела рамка с фото моего мужа, которую, я помнила, прикрепили здесь на девятый день после его смерти. В углу, как и положено, чёрная лента. На снимке Антон вежливо улыбался, глядя на меня добрыми светло-карими глазами. Так он всегда смотрел на меня при жизни, и именно этого взгляда мне не будет хватать до самого конца моей.

Смахнув слёзы, я поставила свой букет у подножия креста, насколько это было возможным, и осмотрела заваленный символами памяти прямоугольник на предмет засохших цветов и прочего мусора, но такого ничего не нашлось.

Распрямившись, я снова окинула могилу взглядом. Мне многое хотелось сказать, но я почему-то не могла выразить ни одну мысль и не знала, с какой вообще начать.

— Я скучаю по тебе, — наконец произнесла я. — Надеюсь, тебе там не так плохо…

Где-то вверху запел соловей, и закаркала ворона.

— Понимаешь, у меня дурное предчувствие, — высказала я. — Сегодня я, Тим и Марго собрались влезать в тайное логово возможного преступника. Не то, чтобы я боюсь, скорее волнуюсь. Вдруг всё будет напрасно, и мы его не остановим? Знаю, ты бы сказал мне, что всё будет хорошо и я зря надумываю. А я бы тебя послушала.

Дрожащими руками я пригладила волосы, шмыгнула носом и вдруг засмеялась.

— Я почему-то вспомнила, как Тим тебя вызывал в огород. «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку…». Дурак, блин. Чёрт, почему мне это в голову пришло, не знаю, прости… Я сама не своя. Ты знаешь… я ведь решила приехать сюда, чтобы ещё и попросить тебя о помощи… именно здесь. Но не только поэтому. Ещё я соскучилась.

Несмотря на то, что высказалась-таки сумбурно, я не сомневалась: Антон бы понял меня. Он всегда понимал меня. Даже без слов.

— Я уже занимаюсь твоей работой. И точно знаю, что её доделаю. Я… люблю тебя.

Неохотно, с тоской в душе уходя с могилы, я слышала эхо собственных последних слов, но с другим окончанием фразы: вместо «люблю» — «любила». Ведь любить в настоящем времени я могла лишь память о нём…

Впрочем, я гнала эти мысли и эхо прочь. Может, и настанет когда-нибудь время, когда я буду готова к ним прислушаться. Но не сейчас.

В обед я с маской невозмутимости, подведённой вновь сделанным макияжем, сидела в конференц-зале нашего отдела. Слева от меня, за центральным столом располагались другие научные сотрудники: старший, Ефим Кудряшов, и младший, Слава Смирнов. Спереди, на стульях в зале, сидели другие: ещё один доцент из лаборатории физиологии — крупный черноволосый бородач Ваня (точнее, Иван Дмитриевич) Карских, а также сотрудники лаборатории биохимического анализа: худая кудрявая дама Эльвира Белецкая, аспирантка Настя Свинцова, собравшая сегодня длинные светлые волосы в густой хвост, и заместитель Циха — Григорий Тяганов. В целом, вся группа участников научно-исследовательской работы «Фенотипическое разнообразие кардиомиоцитов», которой я руководила несколько месяцев. Помимо работников нашего отдела, в зале находились также «привлечённые специалисты»: два кардиолога клиники — мужчина и женщина средних лет, а также клинический фармаколог, чопорная дама с коротко стриженными медными волосами Ольга Степаненко.

— Ну что, — я взяла в руки папку и открыла её на последней странице. — Костномозговые клетки и внеклеточный матрикс миокарда. Одна группа, вторая группа. Что касаемо первого, то эффективность доказана клиническими испытаниями: при внедрении в миокард данные клетки приобретают фенотип кардиомиоцитов, благодаря чему происходит восстановление сердечной мышцы.

— А я не сомневался, что стволовые клетки — основа будущего! — патетически воскликнул Кудряшов.