Ограниченная территория

В них ударил свет. Кое-как проморгавшись, я быстро опустила взгляд вниз, к источнику невыносимой боли. И увидела кошмар.

Грудная клетка была вскрыта. В ней зияла огромная, кровавая дыра, отграниченная от тела стерильно-белоснежным бельём, поверх которого от краев раны располагались два похожих на линейки железных, испачканных в крови предмета. Они, раздвигая рёбра, тянулись внутрь тёмно-красного проёма, к бьющемуся внутри сердцу…

Химик стоял рядом. В голубом хирургическом костюме, испачканном моей кровью. Из-под марли, покрывающей его лицо, видны были только глаза — холодные, жуткие. В затянутой голубой перчаткой ладони он сжимал окровавленный нож, готовясь вырезать им моё сердце.

Я закричала — но крик так и не сошёл с моих губ. Тело не повиновалось мне. Парализованная, я обречена была с ужасом смотреть, как Химик подходит и с наслаждением опускает руки в кровавый разрез на моей груди. И лишь ощутив мучительную выворачивающую боль, я, к счастью, вновь отключилась.

Глава 54

Капельница. Писк кардиомонитора.

— Я скоро навещу тебя снова.

Мужской голос, затихающие шаги. Закрытие двери. Темнота. Непрекращающийся писк. Страшная боль в грудной клетке.

— Ты прекрасно восстанавливаешься. Завтра переедешь в свою палату. Она уже продезинфицирована.

Перевязки. Боль в груди. Иглы в венах. Невозможное желание встать. Смачивание губ и — наконец — глоток воды.

— Много нельзя пить. Ну давай, ещё один и всё.

Неприятное ощущение инородного тела между ног. Очередной укол. Сон. Скрип каталки. Писк двери.

— Вот мы и на месте.

Сделав усилие, я шевельнула правой рукой и почувствовала отходящую от запястья трубку. Грудь горела и разрывалась под неведомым жутким давлением. Рёбра в области сердца ныли так, словно недавно были выворочены наизнанку. Открыв глаза с таким трудом, будто в веки был насыпан песок, я увидела ненавистную физиономию Химика. Выглядел он почему-то усталым, с кругами под глазами и пяти-шестидневной каштаново-рыжей щетиной.

— Пока ты на парентеральном питании, — кивнул он в сторону за моим плечом.

Я осмотрелась. Точно, я нахожусь во всё той же палате, своей отвратной тюрьме. Лежу — вернее, полусижу с поднятым головным концом, до пояса накрытая одеялом, в какой-то сорочке-распашонке с непонятными зелёными узорами. На области груди наложена объёмная ткань.

— Ничего, уже скоро перейдёшь на традиционный приём пищи. Тише, не вставай резко! — поспешил он осадить меня, даже вскочив для этого и надавив на плечо. — Предвосхищая твои вопросы, скажу сразу: у тебя развился эндокардит. Два дня я держал тебя в искусственной коме, снимая симптомы интоксикации, а после провёл необходимоеоперационное вмешательство.

Необходимое…

— А… консервативное лечение? — из моего горла хрипло вырвались жалкие слова.

Урод, ничего не объясняя и продолжая смотреть на меня, ухмыльнулся. От выражения его лица мне вдруг стало нехорошо — если данным образом вообще можно выразиться, учитывая моё и так довольно мерзкое состояние.

— Твоё состояние было… нестабильным. Ждать эффекта антибиотикотерапии я посчитал нецелесообразным.

Его глаза загорелись странным, маниакальным и одновременно пугающе-спокойным блеском. Я всё поняла.

— Образцы… уже у тебя? — на удивление для себя ровным тоном спросила я.

Верхний правый угол рта Химика поднялся ещё сильнее, искривляя губы в отвратительную жуткую гримасу.

— А ты сообразительная, — хмыкнул он. — Рад, что твои когнитивные функции мозга не пострадали. Вообще, первым делом, когда я нашёл тебя без сознания на полу в ванной, я испугался, что ты… — он осекся и вздрогнул, будто от холода, — ударилась головой. Я сразу провёл тебе все исследования, чтобы убедиться, что это не так. Ну, отдыхай. На сегодня больше не буду утомлять тебя своим обществом.

Три следующих дня Химик, впрочем, заглядывал ко мне утром и вечером — проводил осмотр, менял катетеры, содержимоекапельниц. Все эти процедуры он почему-то выполнял сам, а не доверял Виолетте, Нине или кому-то другому. Каждый раз во время них меня передергивало. Хотя физически он не был насильником, но своими приходами ко мне в палату и выходами из неё он осуществлял психологически эквивалентную вещь. О пробуждении во время операции я его так и не спросила — не хотелось лишний раз вспоминать сей жуткий момент, и неважно, чем он был обусловлен: недостаточно рассчитанной дозировкой наркоза или же намеренностью этого психа показать мне «непосредственное величие момента». Разумеется, под полным медицинским контролем эксперимента.