Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все

Малыш тихо подошел к Белой, уткнулся головой ей в ноги и почти прошептал:

– Белая, ты самая лучшая, ты знаешь? Я бы без тебя пропал. Думаю, мы все бы без тебя пропали.

– Ох, не говори, малыш! Боюсь, Очкарик бы точно не пережил эту ночь, если бы не твоя Белая. Мне кажется, снижается температура, чувствуешь? И вспотел он наконец, – Каланча успокоилась, расслабилась, ее даже немного клонило в сон.

– Вот и хорошо, всем, по-моему, пора спать. Да, Малыш? А завтра надо будет собраться и поговорить. Можно у нас дома, у нас электричество тоже есть, уж не знаю почему, и водопровод работает, хотя и холодно.

– У вас же дом особенный, – Гик, тихо сидевший в углу и прихлебывающий остывающий чай, подал голос, – на полном самообеспечении. У вас там даже свой котел для отопления, вот только не знаю, где и как его подключить. Но при желании можно разобраться. Вот здесь скоро точно трындец настанет, больница-то подключена к общегородскому отоплению, и если я не найду, как эта штука работает, то замерзнет тут зимой все к едрене-фене.

– Как замерзнет? Электричество же есть! Можно обогревателей притащить да нагреть помещение, сюда вон сколько народу влезть может! – Отродье уже мысленно обживал больницу, хотя вообще-то его никто сюда не звал.

– Умный больно, электричество здесь с подстанции, я его и так экономлю, еле хватает. А обогреватели знаешь как энергию жрут? Тут помозговать надо.

– Так, давайте вы сейчас отвезете мальчика, раз вам к остальным детям нужно, а мы с Малышом пойдем в палате поспим. А с утра вы за нами приедете, мы вас навестим – и домой.

– Конечно, оставайтесь. Я знаю, где самая теплая палата, и одеял натащим. Ничего, выспитесь, я прослежу, – Гика почему-то весьма воодушевило такое решение. Он вскочил, заправил вечно торчащую клетчатую рубашку в штаны, подтянул резинку, которой были схвачены его кудрявые волосы, и приготовился на правах хозяина обустраивать гостей по высшему разряду. Возможно, он не так любил одиночество, как ему казалось. Мысль о том, что он будет не один, а с ним останутся девушка и ребенок, о которых нужно позаботиться, наполняла его радостью и энергией.

* * *

Хулигану было очень неудобно на чужой кровати: страшно хотелось ерзать, елозить, возиться, тело никак не могло расслабиться, все было не так. Его могучий корпус здесь как будто не умещался, какая-то хрень вместо матраса сбилась в кучу и почему-то противно скользила. Еще было холодно, но очень душно. Он ворочался и маялся, как первокурсница перед экзаменом.

Слишком много шевелиться было страшно: вдруг эти дети проснутся, что тогда? А если они заревут? Что нужно делать, когда дети ревут? Хуже всего, если этот проснется, Псих который, с ним вообще непонятно, как себя вести. Качается, как придурок, и цифры повторяет. Быстрее бы уже вернулись, чего они там так долго? Он осторожно вытягивал ноги, но тогда они почти упирались в спинку кровати, подгибал их снова, ложился на бок, переворачивался на живот. Мука настоящая! Как обидно, что он не водит машину! Сейчас он бы вез их в больницу, а Отродье корячился на этой хреновой кровати.

Все, сил нет! Надо вставать. Его же попросили «присмотреть» за детьми, а не спать рядом с ними. Он присмотрит за ними из кухни. Может, там и поесть найдется. В темноте он нащупал лампу, зажег – кухня озарилась слабым светом. Потрогал печку – почти остыла. Зябко… Пожалел, что не накинул чего-нибудь потеплее, уходя. Да и когда было соображать? Разбудила: давай быстро, умирает, больница, останься с детьми. Вообще не успел понять, как согласился.

Так, что тут у них есть?.. Угу, каша пшённая, ну ничего, так себе, хотя холодная, немного противная, горячая была бы лучше. Может, печку затопить, чего сидеть без дела? Заодно и каша согреется, и чайник можно будет поставить, да и самому погреться не мешает. Черт, темновато все же, не очень удобно.

Хулиган аккуратно открыл дверцу печи, сжался, когда она, как ему показалось, громко заскрипела, попятился и споткнулся о ведро с углем, которое оглушительно загрохотало.

– Ох, етить тебя! – выругался он на манер своего приятеля и замер, как будто это могло спасти положение. – Сейчас всех перебужу.

В проеме двери действительно показалась девочка в розовой в цветочек пижамке. Испуганно уставилась на него, щурясь от света, переминаясь с ноги на ногу, босая на холодном полу:

– А г-г-где наша К-к-ка-ланча? И в-в-вы тут зачем?

– Я, это… тут типа вас сторожу, меня попросили. А ваша, это… в больницу повезла пацана, который болеет.

– Оч-ч-чкарика?

– Ну да, наверное, его, хоть он и без очков был, в отключке. А ты чего босая-то? Пол холодный, вон чьи-то тапки, надень. А лучше иди спать снова, чего тебе тут делать, приедут они скоро.

– Я лучше с в-в-вами подожду их, можно? Там Толстый сопит громко, спать мешает.

– Ну давай, жди, только я тебя хоть на стул посажу, и вот, надень мои носки, а я тапочки.