Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все

Гику снова снилась та девушка. В этот раз он понял, кого она ему напоминала – ту самую медсестру. Улыбкой, наверное, или исходящим от нее ощущением безопасности и тепла. Почему-то она снова повторяла с неизменной улыбкой: «Не подходи сюда, здесь опасно, не подходи». Говорила тихо, вкрадчиво, будто с малышом. Сквозь морок сна он вдруг отчетливо услышал шум подъезжающей машины и чуть позже – топот чьих-то ног. Он помотал головой, открыл глаза: черт, ему же сказали следить за мальчишкой!

Он в секунду оказался возле кушетки: парень был горячим, но, слава богу, дышал! Пока он мочил полотенце, в сестринскую вошли трое и другой ребенок, еще меньше, чем этот.

– Как он? – метнулась к больному высокая в черном. – Бредил? Просил пить? Ты его обтирал?

Медсестра сразу подошла к раковине, стала деловито и серьезно мыть руки. Гик почему-то заулыбался, увидев Белую, но сделал серьезное лицо.

– Пить больной не просил, но, по-моему, он все равно очень горячий.

Та была сосредоточена и как будто немного сердита:

– Здесь нас слишком много. Мальчики, я попрошу вас пока выйти, можно сделать мне и девушке чай или кофе, если есть.

– Ты понял, это и тебя касается, – огрызнулся Отродье, заметив, как Гик завис в раздумье. – И тебя, судя по всему. Ты же у нас мальчик или как? – вполне дружелюбно обратился он к Малышу.

– Нам его взять с собой?

– Белая, я никогда еще не видел такой темной больницы, можно я с ними пойду?

– Иди, только аккуратно там, смотрите за ним, – Белая строго зыркнула на Отродье, и обе девушки наклонились над бедным Очкариком.

Малышу страшно нравились темные коридоры больницы. Они сильно отличались от знакомых ему пространств, залитых бездушным холодным цветом. Темнота, которой он так боялся дома, здесь делала его сильным, невидимым для врачей и процедур, а может, для самой смерти. Когда они добрались до ординаторской, он не захотел заходить.

– А можно я еще тут пройдусь, пока вы готовите чай? Можно?

– Я с тобой, давай вместе прошвырнемся, посмотрим, чего и как. – Отродью не очень хотелось оставаться в комнате с этим придурочным Гиком. А осмотреть, что тут есть, не мешало бы. Может, им с Хулиганом стоит сюда переселиться в случае чего, все-таки электричество есть. Надо разведать и за пацаном заодно присмотреть, уж больно бойкий он для безрукого. Отродье представил, как ему стремно было бы жить без рук. Вот как он в туалет ходит, например, – девица ему штаны снимает?

Фонарик выхватывал из темноты двери, некоторые были открыты. Отродье деловито заглядывал внутрь, присвистывал, считая кровати и подмечая, где есть холодильники. В туалете была вода, кое-где – медицинское оборудование, шкафы – короче, ничего интересного. Малыш шел тихо и завороженно. Лишь возле одной комнаты он остановился, печально и тихо сказал:

– А это моя палата. Я тут лежал, долго, готовился умирать, пока меня Белая не забрала домой.

– Клевая девчонка, по всему видать, твоя Белая. И лечить умеет, это нам на руку, вдруг чего. Да и эта, высоченная, которая в черном, тоже нормальная. За детей вот переживает.

Они уже практически все обошли и отправились в обратный путь, гулко топая по коридору.

– Ты, слышь, я чего тебя хотел спросить. Как ты без рук-то вообще, неудобно же? Тяжко, небось?

– Да ничего, ноги же еще есть, зубы, подбородок. Без рук – не самое страшное.

– Да ну? А что ж, етить, тогда самое страшное? – Отродье почему-то испытывал к пацану уважение и интерес. Такое с ним редко случалось.

– Страшно не знать, когда отпустит боль. Вот если точно знаешь, что скоро отпустит, то еще ничего. А когда не знаешь, то… Мне дома почти всегда было больно, и они ничего не могли с этим сделать. А потом, когда и няня моя уехала к своей дочери, решили от меня отказаться. Игорь Иванович так распорядился, тем более что постановление какое-то выпустили, типа от уродств и уродов избавляться.

– И кто этот хрен – Игорь Иванович? – Отродью все больше нравился этот малец. Какая, нафиг, разница, есть у него руки или нет. Что-то таяло у него в груди, когда он видел силуэт мальчишки, бодро шагающего впереди него в свитере с пустыми рукавами.

– Мой отец.

– Ни фига себе, – присвистнул Отродье, – я думал, это мне с предками не повезло. Но тебе, парень, етить, не повезло конкретно вообще.

В сестринской обстановка явно поменялась. Мальчишка лежал закутанный в одеяло, похоже, спал. Высокая сидела с ним рядом, гладила по волосам, Белая что-то писала на бумажке и повторяла это вслух.

– А это три раза в день, через полчаса после еды.

– Так он не ест ничего, вчера не смогла накормить.

– Лучше всего сварить свежий куриный бульон, его пить можно. Но где мы достанем курицу? Хотя, может, в чьих-то дворах остались… Через день менять повязку на ноге. Ты поняла, как менять?

– Малыш, представляешь, – Белая заулыбалась, увидев своего любимого мальчика, – это и есть та высокая девушка с детьми, о которых я тебе рассказывала. И Очкарик – один из них, другие четверо сейчас спят в доме за рекой. Думаю, мы сможем их навестить и нашего больного проведать, если все будет хорошо.