Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все

Малышу весь день было намного лучше, и от этого ей хотелось петь. Было бы здорово запеть во весь голос и услышать, как он отзовется в пустом городе, пронесется по пустынным улицам, вернется к ней многоголосым эхо, принесет иллюзорную радость, что она не одна. Но надо сохранять благоразумие. Совсем не ясно, кто еще, как и они с Малышом, избежал Комиссии. Судя по вскрытым магазинам и аптекам, люди в городе точно есть, но кто они и каковы их намерения, как они поведут себя при встрече, неизвестно. А ей нельзя задержаться или не вернуться к Малышу – они договорились, что она отлучится всего на полчаса.

К счастью, магазин был вскрыт, мешки и все остальное там было. Она задумчиво посмотрела на выставленные санки и напряглась от мысли, что и они могут понадобиться зимой. Пригодился найденный в другом отделе большой походный рюкзак, в который влезло все, включая взрослый и детский пуховики, лыжные шапки и перчатки. Пусть будут. Как все-таки странно проходить мимо опустевшей кассы, не заплатив.

Какое необычное время наступило! Может быть, ей все это снится? Нужно понять, что это всего лишь страшный сон, сделать над собой усилие и проснуться. Вернуться в тот день, когда она впервые пришла в любимую больницу – уже не практикантка, медсестра. Как она волновалась, какой важной казалась сама себе, поправляя отбеленный и тщательно отутюженный белый халат. Ведь самая строгая заведующая отделением детской хирургии Ангелина Андреевна выбрала из всего курса именно ее. Никак нельзя обмануть ее доверие: «У тебя легкая рука, доброе сердце и отличные мозги, дорогуша. Я бы порекомендовала тебе ехать поступать в медицинский, но ты так нужна мне здесь. А после того как уйду на пенсию, непременно поезжай!»

Именно тогда Белая поняла, какими мудрыми бывают больные дети. Не все, конечно, но многие. Как мужественно они терпят боль, как радуются простой улыбке, шутке или любому знаку внимания. Как легко выздоравливают, если чувствуют себя любимыми, понятыми, успокоенными.

Проходя потом по городу и встречая своих маленьких пациентов, она часто испытывала некоторое замешательство, когда они бежали к ней со всех ног, заметив издалека. Ей становилось неловко от того, как вытягивались лица иных родителей: не все радовались такому яркому проявлению детских чувств, хотя многие все же были весьма признательны ей за доброе и участливое отношение к их прежде болеющим детям.

Сколько раз она внутренне хвалила себя за смелость противостоять родительской воле в день исчезновения няни. Ее удивляла не только собственная смелость сказать: «Я не поеду», но и тот факт, что она действительно сделала все, чтобы не поехать.

Для начала она просто убежала из дому – как ей тогда представлялось, на поиски няни Жанин. Она понятия не имела, где та жила, но ей казалось, что, если просто пройти по местам, где они бывали чаще всего: в парке у реки, в библиотеке недалеко от моста, в кафе «Жимолость», где, по словам француженки, варили самый сносный в городе кофе («но дай мне слово, что никогда не будешь покупать у них эклеры! Иль сон террибль, они не знают, какими должны быть настоящие эклеры! И никогда не ставь в вазы искусственные цветы. Если нет живых, лучше никаких не ставь, чем эта поддельная природа»).

Жанин, конечно же, не оказалось ни в одном из этих мест. Напрасно она ждала в парке почти до темноты, напрасно уговаривала библиотекаршу передать Жанин записку, если та появится. Ей больше не суждено было увидеть свою эксцентричную няню. Все детские страхи, которые она так долго носила в себе, сбывались. Необходимость вернуться в родительский дом, в котором нет той, что оберегала, веселила и учила жить, ужасала ее. Без Жанин они сделают с ней все, что им вздумается, а что им вздумалось, она достоверно знала.

Подъем на холм с рюкзаком оказался тяжеловат, и она запыхалась, останавливаясь через каждые пять минут. Но немножко тренировки ей не повредит. Сколько дней они отсиживались в квартире, а ей нужно быть в форме, мало ли что случится с Малышом. Так… теперь еще отдышаться перед подъемом на шестой этаж. Можно пока посмотреть на город. Ой нет, лучше не смотреть, так невозможно уйти в воспоминания или фантазии. Изменившийся пейзаж города, ставшего «территорией неблагополучия», слишком явно напоминает о том, что все это ей не приснилось: Постановление, Комиссия, депортация, короткая, но страшная война. И все-таки по-прежнему трудно в это поверить! Особенно в то, что многие люди пошли на это добровольно, убежденные в необходимости этих чертовых усовершенствований.

Прогулка явно пошла ей на пользу: к ней вернулось ощущение своего тела. Ноги ныли от усталости, плечи тоже, но почему-то становилось легче, как будто ноющие мышцы исцеляли от чудовищной, раздавливающей беспомощности. Теперь она лучше осознавала, что жива, легче принимала реальность, от которой так хотелось закрыться. Малыш был рад ей, а также запасу батареек и фонарикам. Он тоже почти панически боялся отключения электричества. Вероятно, темнота создавала у него ощущение еще большей беспомощности.