Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все

Да, надо ждать, что еще остается… Беречь детей, заботиться о них. Надеяться, что члены Комиссии не станут проводить третью чистку рядов в их городе – им что, дел мало по всей стране? Какой естественной ей тогда казалась идея спасти детей, но как же непросто их уберечь. Уберечь от чего? От чьего-то взрослого желания их улучшить, от возможности обеспечить им «более перспективное будущее»? А вдруг и правда «большая земля» дала бы им больше? Почему она так уверена, что все это бедствие, сумасшествие, дичь?

Но ведь дети и так хороши, особенно эти. Они удивительные, даже Псих. Как он трогательно расслабляется, стоит только замотать его в платок. В этот момент постоянно напряженное мальчишеское тело обмякает, лицо становится совсем детским, растерянным и доверчивым. Кажется, еще чуть-чуть, и он посмотрит на нее, точнее, наконец-то увидит и скажет какую-нибудь милую детскую ерунду или выдаст что-то, кроме привычной сводки цифр.

А заботливый Толстый? Она всегда поражалась тому, с какой простотой и спокойствием он воспринимал насмешки окружающих. Многие в их классе уже привыкли, что, в отличие от других детей, болезненно переносящих клички и обзывания, он не обижается. На попытки школьных новичков ржать, показывая на него пальцем: «Жиробас», «Жиртрест», «Сардель», «Свинота» и еще много затейливых обидных вариаций, он всегда спокойно отвечал: «Вы хотите сказать, что я толстый? Я в курсе, что у меня лишний вес», чем вводил обидчиков в крайнюю степень растерянности.

А Корявая из параллельного класса! Ей, естественно, дали освобождение от уроков физкультуры. Куда ей, с ее ногами и покалеченным болезнью телом, бегать на время или играть в командные игры! Она ходит-то с трудом, аккуратно поесть – и то не всегда удается. Но каждый урок физкультуры ученица упрямо надевала форму и стояла в шеренге, заваливаясь на правое плечо и нарушая строгую графичность строя.

А маленький фантазер Очкарик, много читающий, интеллигентный, но в чем-то ужасно наивный и прямой! Помнится, как-то во внезапно нагрянувшую майскую жару она разрешила детям набрать воду в бутылки, проколов дырочки в пластиковых крышках, и разбила их на две шеренги – «бледнолицые» против «индейцев». Правила игры: чья команда останется самой сухой, та и выиграла. Через пять минут дети бегали, визжа и радостно поливая друг друга. Особый ажиотаж возникал возле ведер: считалось, что самое главное – успеть наполнить бутылку еще раз, чтобы с визгом пускать водные струи в любого, кто окажется на пути. Только Очкарик, с залитыми водой очками, подбегал к каждому совсем близко и спрашивал: «Извини, пожалуйста, ты – бледнолицый?» По правилам он не хотел поливать своих и честно старался. Шансов остаться сухим у него не было.

Очкарик! Ее подбросило от тревоги. Она внезапно проснулась и бросилась к вороху одеял на полу, нащупала лоб. Горячий! Он ужасно горячий! И это не просто разговоры во сне. Это бред! Господи, что же делать? Она вскочила, по ледяному полу босиком побежала на кухню – намочить полотенце, положить на лоб. Потом вернулась, осторожно подняла его, переложила на диван в гостиную, чтобы не будить остальных детей; они крепко спали, Псих, как обычно, в коконе ее платка. Осмотрела ногу – красная. Неужели все из-за ноги? Что же делать? Господи, что делать? Протерла холодным полотенцем совсем горячее маленькое тельце. Ножки тонкие, руки тонкие, сам тощий, даже трусы болтаются на худощавой детской попе.

– Господи, Очкарик, очнись, дорогой. Что мне сделать, чтобы тебе стало легче?

В доме что-то зашуршало. В проеме двери показалась Корявая – щуплая фигурка, фланелевая ночнушка со слониками. Сощурилась от света лампы, потянулась к мальчишке, прикоснуться, погладить, но не совладала со своими руками, и получилось неловко:

– Что с ним? Он болеет? Что, если он умрет?

– Что ты такое говоришь? Как он может умереть! – Каланче впервые захотелось ее ударить. Зачем она так говорит, и без нее ужас как страшно!

– Я была маленькая и болела, врач пришел и сказал, что если в ближайшие часы температура не снизится, то я могу умереть. У него же температура? Значит, он может умереть?

– Господи, что же делать… Так. Ты сейчас остаешься за старшую. Но тебе лучше лечь спать. Если вдруг проснется еще кто-то, скажешь, что я пошла лечить Очкарика и обязательно вернусь. Я в соседний дом. Скоро вернусь. А теперь иди ложись.

– Ты же спасешь его? Правда? Спасешь? – Корявая смотрит на нее с мольбой, но почти без тени сомнения. Боже, где бы ей самой взять эту детскую веру во взрослого, который все может…

– Обязательно спасу. Ложись, не стой тут, пол совсем холодный. Не хватает, чтобы еще и ты заболела.

Каланча быстро натянула джинсы и свитер, завернула Очкарика в одеяло и выскочила за порог.