Огромный черный корабль

Вскоре его стали привлекать не только к ремонту систем охлаждения стволов вверенной башни, но и по просьбе параллельных армейских звеньев, с разрешения непосредственного начальника (сколько он уж за это спирта левого получил — неизвестно), чинить другие системы. И снова схемы и руководства по эксплуатации по ночам, и снова руки в смазке и запах канифоли от паяльника в носу, и новые нейронные связи где-то в полушариях навсегда. Он становился специалистом. И уже (еще даже не присвоено последующее звание) исчезла, рассосалась куда-то фамильярность обращения старших по должности и одногодков — только по отчеству, «лейтенант» — и то не часто: это ведь почти что «салагой» назвать. А он не загордился — не та кровь, видимо. Зубрил и зубрил свои книжки и сноровку в сем деле приобрел огромную. Мог например, на спор, по памяти, изобразить схему защиты главного корабельного реактора, да только никто бы и спорить не стал: мало кто так же, из собственной головы, мог бы ту схему проверить, а по книгам каждый дурак сможет, так спорить — себя унижать. В свободное от вахты или повседневных обязанностей время, когда многие из офицеров отсыпались, убивая протекание похода океанского, либо тайно, в компании тесной, спирт, для технических нужд выданный, пробовали на пригодность к боевому использованию, он где-нибудь в самом низу, глубже ватерлинии, с матросиком бывалым вдоль гребного вала ходил и сквозь беруши прислушивался, запоминая ритм его нормальной работы. И даже когда «Морской черт» в каком-нибудь колониальном порту причаливал, дабы запасы пополнить и команду развеять, — не было у него занятия интереснее самого корабля.

Как-то незаметно проскочили два с половиной цикла: успел он между делом очередное звание получить, а так ничего в его жизни не изменилось. Повышать его в должности особо не торопились, грозило это, в конечном этапе, уходом вверх по служебной лестнице и неминуемым оставлением тяжелого крейсера. А так он давно использовался помимо своей должности и приносил стоящим выше явные дивиденды по состоянию материальной части. Покрывала его славная работа ватагу младших офицеров, способных только проследить за правильной покраской и уборкой помещений. Да и всегда можно было по поводу непродвижения Дука Сутомо по службе оправдаться кучей причин: конспекты с записями речей солнцеподобного Императора Масиса Семнадцатого вел он неаккуратно, бардак у него в каюте вечный имелся, да, честно говоря, таких оправданий и не требовалось — достаточно было прибывшему с проверкой адмиралу взглянуть на капи-лейтенанта, как челюсть у проверяющего отвисала — ведь встречают по одежке. Довольно сказать, например, о том, что носил он рубашки, вещевой службой выданные, по восемь месяцев, не стирая, а может, и не снимая, а по окончании сего срока — день в день (можно было по календарю сверяться) — выбрасывал сию нательную принадлежность либо то, что от нее осталось. А почему именно такой срок? Да по простой логической причине — выдавали младшим офицерам по шесть рубашек на два цикла универсальных, и если срок этот на количество предметов разделить, то так и выходило — восемь месяцев. Относилось такое рационально-математическое использование и ко всей остальной экипировке. Несчастен был и игломет, к личности Дука приписанный: разил он наповал своим жалким видом, масла машинного и ветоши не нюхая месяцами. До того доходило, что перед прибытием какой-нибудь проверки из Военно-Морского Министерства по поводу содержания оружия назначали спешно матросика игломет капи-лейтенанта почистить, дабы не являл он казус супротив идеальных орудийных калибров, тому же офицеру вверенных.

Вот так и служил Дук Сутомо, работая мозгами и руками, не покладая последних, засыпая в каюте, не раздеваясь и ботинок не сбрасывая, потому как внутренний мир его мыслей не успевал наблюдать за внешними неудобствами. И смотрело командование сквозь пальцы на его причуды, даже уважало их: к примеру, выделили ему каюту отдельную, как старшему офицеру, потому что, помимо лампы настольной, непрерывно работающей, кто мог бы с ним ужиться, при вони, от белья нательного исходящей, да привычке огрызки бананов и яблок под койку складировать. Представляла его каюта подобие лабиринта, потому как, кроме книг технических, там и тут на полу наваленных, гор журналов на ту же тему (завалы сии периодически пополнялись целыми стопками, когда Дук надумывал выбраться в незнакомый город, маленько проветриться), можно было, не зная броду, продираясь к иллюминатору-бойнице, наступить в тарелку с прошлогодним недоеденным супом или еще чем. Только он сам знал проходы и ведал, где нет «мин».

Как-то решил капи-лейтенант, что корабль более-менее изучил, хотя никому об этом не похвастался: все и так догадывались. Недолго думая, а может, по плану, заранее в голове расписанному, действуя, добыл он учебников малую стопку и приемник длинноволновый. Никто к нему в каюту давно уже с проверкой внутреннего порядка не забредал, а пришлые комиссии благоразумно обводили параллельными коридорами.