Огрызки эпох

Яд сделал свое дело. Парализованный дракон рухнул в густую крону вяза. Ударом о мощный сук меня оторвало от его шеи. На кирпично — красный суглинок мы упали порознь. Сначала рухнул на бок дракон с треском веток и костей. Затем тихо шмякнулся на спину я, прижимая подбородок к груди.

Стая приблизилась. Повернув голову, я увидел огоньки светящихся глаз и размытые темные силуэты, от которых отделился один, богатырского роста.

Вышедший вперед атаман стаи угрожающе зарычал, давая понять, кто здесь главный.

— Угощайтесь, господа, — простонал я.

Пересиливая боль, я встал на левую ногу. На правую нельзя было поместить и части веса. Я держал ее поджатой и обнимал правой рукой тонкую березу.

— Добыча твоя, беглец, — раздался властный спокойный голос вожака. — Змеиная кровь излечит твои раны.

Я подполз к еще живому дракону и довел сражение до конца.

Вожак был прав. Драконья кровь исцелила меня и прибавила сил.

Наевшись, я уступил добычу спасенному вампиру, представившемуся Лаврентием. Пока я ужинал, он крутился рядом, хвастался своими романтическими отношениями с царицей Екатериной Второй и рассказывал придворные сплетни. Его болтовню я пропускал мимо ушей, как не обращал внимание и на громкий противный стрекот какой — то птицы, перелетавшей с ветки на ветку надо мной.

— Лаврушке повезло, что ты неподалеку очутился. Не то Горыныч все бы косточки его уж обглодал, — подметил вожак стаи.

Его слова вызвали невольную ассоциацию — лаврушкой моя кухарка Ульяна Никитична называла лавровые листы, добавляемые для аромата в суп. И действительно, Лаврентий скорее был похож на скрюченный высушенный лист, годами мявшийся в тряпичном мешочке, чем на сочный полноцветный лавр, которым венчают победителей. В линиях его серовато — белого лица подмечалась некая женоподобность. Впрочем, досталась она, по-видимому не от столичной прелестницы, а от деревенской простушки, одной из любительниц посидеть вечерком на крыльце, впитывая каждый звук. Развесив толстые губы, вылупив оплывшие водянисто — синие глаза и увлеченно ковыряя в широком носу, эта Матрена или Феклуша с упоением слушала россказни подруг, чтобы потом их разнести по всей деревне. Жиденькие русые волосенки разной длины не добавляли Лаврентию привлекательности.

В екатерининскую эпоху он, несомненно, выглядел краше. Белый парик скрывал тусклые редкие волосы. Широкие пегие брови были наполовину выщипаны, наполовину подрисовываны. Румяна, пудра, помада делали угловатое лицо гладким и ярким. Расписной камзол придавал стать фигуре. Короткие штаны — кюлоты, шелковые чулки и блестящие туфли зрительно удлиняли кривоватые ноги.

Но в лесу — нечесаный, одетый в крестьянскую рубаху с дырявыми штанами и босой, Лаврентий ничуть не походил на фаворита императрицы.

Другие вампиры хранили молчание и не подходили близко, но двое из них — рыжий и черноволосый, предупредили мое отступление при приближении вожака.

Я немного струсил.

Атаман производил жуткое впечатление, хотя в его облике не замечалось уродливости. Продолговатое лицо с крупными резкими чертами было под стать его могучему телосложению. Холодный лунный свет бледно-желтых глаз, углубленных под свод густых черных бровей, выделял из полумрака контуры его широкого прямого носа, выпуклых, равных по ширине губ и массивного подбородка. Длинные гладкие пряди черных волос, ложившиеся ему на грудь и на спину, и полностью скрывавшие уши, напоминали суповую лапшу, проваренную в дегте.

По виду я дал бы вожаку стаи тридцать пяти лет, если бы не помнил, что обратили его в сорок пять. Знал я и его имя — Демьян Чепурных, и то, что охотники считали его опаснейшим вампиром. В книге, подаренной мне Марфой Челкашиной, о нем говорилось достаточно для того, чтобы я надежно спрятал язык за зубами.

Демьян носил громоздкие доспехи из серого металла с черной гравировкой мистических узоров. Они добавляли ему устрашающей представительности, но, по моему мнению, служили излишней данью не то местной моде, не то атаманской гордыне. Охотиться в них было бы затруднительно.

— Откелева бежал, прибылой? — спросил Демьян, придерживая рукоять широкого двуручного меча на поясе доспехов.

— В последний раз из Тульской губернии, — я скрыл тревогу, — где самовары делают и ружья.

— Звать как?

— Тихон.

— Прозвание?

— Достойные вампиры не уничижают себя простонародными кличками. Это удел мелких сошек, — я хотел навсегда избавиться от данного Фомой прозвища «Барчонок», и потому не стал его произносить.

— А ты, что ль, знатная соха? — Демьян обнажил притупленные на кончиках клыки.

— Благородным дворянином являюсь, государь, — я смягчил легким поклоном его грозовое настроение. — По наследству княжеский титул ношу.

— Везет мне на благородных бабских выкормышей, — рассмеявшийся атаман мельком взглянул на Лаврентия, и тот заметно смешался. — Лаврушка, Тишка. Один к одному подобрались. Ты, никак, тож от бабы убег. Сознавайся, беглый! От Марфы Щелкачихи драпака дал?