Огрызки эпох

«Что же вы прохлаждаетесь, Олимпий Елисеич? Будто запамятовали, что место сие чудодейное само выбирает жильцов. Кто ему понравится, того обласкает везением и необыкновенными талантами, а в ком разочаруется, того истребит. Не жалует оно негодяев, ленивцев и трусов. А любит честных, трудолюбивых смельчаков. То — то! Беритесь за работу с утроенной силою, Олимпий Елисеич. Ублажайте ваше новое, волшебное, место жительства».

И пристыженный дворянин, покряхтывая, тянул вместе со своим надсмотрщиком — мужиком обугленное бревно.

Мне удивительно было наблюдать подобные картины. Но вскоре меня отвлекло событие чрезвычайной важности.

На пепелище выехала четверка всадников, по виду — охотники. Они деловито обогнули расчищаемую площадку и остановили коней напротив моего укрытия. Меня они не увидели в гуще ветвей. Белая кожа сливалась по цвету с корой березы, а темно — зеленые сюртук и брюки были незаметны среди листвы.

— Живописные места, Андрейка, — восторгался крепкий рослый мужчина. — И за дымностью вздыхается легко. Благодать!

Отличительными чертами его внешности были светло — русые с проседью волосы; темно — синие глаза; короткие усы, сливавшиеся с редкой бородой и широкий нос. Его грудь, поясницу и плечи защищали стальные пластины. Из доспехов высовывались рукава льняной рубашки и ситцевые штаны, заправленные в подбитые железом сапоги.

Под всадником переминался конь шоколадной масти с белой проточиной на лбу.

— А вы романтик, Борис Тимофеевич. Где вы тут углядели благодать? В дремучей глухоте любо водиться нечисти, — заворчал Андрей, обладатель суровой не по годам физиономии. — Тут пропадет кавалергардов полк вместе с лошадьми. Ничего, мы живенько наведем порядок.

Высокий, сухощавый, с нетронутой загаром кожей, он отличался от вампира недельной черной щетиной на узком бледном лице. Косая челка его длинных волос мешала серым глазам разглядеть лесную красоту. Весь его наряд: вязаная кофта, куртка с лисьим мехом на капюшоне, болтавшийся на шее платок, креповые брюки, железные наколенники и подкованные сапоги, был чернее смоли.

Его вороной конь нетерпеливо помахивал хвостом и встряхивал гривой.

— Все вы бурчите, как старый колдун, — укорила Андрея заносчивая молодая женщина на серой в яблоках кобыле, — отравляете настроенье дамам.

Я узнал в ней аристократку по манере держаться в седле и по одежде. От ветра на ней раздувались белая блуза с широкими рукавами, коричневый шерстяной жакет и оборчатая темно — синяя юбка. Ее коричневые замшевые сапоги были подкованы железом, как у мужчин. Украшенный спицами пучок ее черных волос напоминал побеспокоенного ежа.

Лицо аристократки мне показалось необычным, запоминающимся с первого взгляда. Оно резко сужалось от широких, немного угловатых скул к крошечному подбородку. Его черты были так хитро спланированы, чтобы оставить в центре внимания ясные фиалковые глаза, широко расставленные и близкие по форме к косточкам круглых персиков — нектаринов. Низкая округлая линия волос зрительно сужала ее лоб. Тонкие брови, маленький курносый носик и кукольный рот служили изящным дополнением к ее глазам, подчеркивая их исключительность.

— Да, в самом деле, Андрей Ильич, не нудите, — к словесной атаке присоединилась веснушчатая круглолицая крестьянка. Из карманов ее серого деревенского платья торчали волшебные травинки, в темно — русой косе трепетали заговоренные льняные ленты. Ноги ее были обуты в мягкие кожаные башмачки. — А куда затерялся господин Пыжиков? — девушка развернула рыжего коня.

— Не помер ли он с испугу? — сострил Андрей, заматывая шейный платок.

— Смолчать не могли? — набросилась на него аристократка. — Услышит, разнесет… Анисим Герасимович! Болезный вы наш, где же вы? — громко позвала она.

— Туточки я, Полиночка! — пропыхтел необхватный толстяк, пешком обгоняя подводу с осиновыми бревнами.

Черный сюртук с блестящими пуговицами и фланелевые брюки городничего порядком измялись в дороге. Фуражка съехала на затылок. Она держалась на рыжих кудрях, обрамлявших раннюю плешь. Лакированные туфли разукрасила сырая глина.

— Спешу до вас. Ох, уморился я! — Пыжиков привалился к боку невозмутимого шоколадного коня. — Здравия, полковник, — он поприветствовал Бориса. — Ох, душа из меня вылетает. Не углядишь за всеми. Да еще ваш балбес Фимка мечется под ногами. Чуть не отдавил ему хвост. Вы б его приструнили.

Охотники спешились, привязали лошадей к обугленным соснам. Пыжикову пришлось искать более надежную опору. Выбрав удобный гранитный валун, он попытался нагнуться и подвинуть камень к лесу, но лишь напрасно тужился.

Андрей подхватил булыжник. Со словами: «Пора вам речь произнести, Анисим Герасимович» он обрушил его на подставленные широкие руки. Камень пролетел мимо рук Пыжикова и упал на его ногу.

Ай! Ай! — подскочил Пыжиков.

Он пнул со злости камень и с жалким писком запрыгал на другой ноге.

Охотники рассмеялись.

— Какую такую речь? — вознегодовал Пыжиков, наскакавшись до ливневого пота.

— Речь на основание города. Вы ж носите почетный сан градоначальника, — с легким сарказмом напомнил Борис.