Огрызки эпох

  Как вы верны, как влюблены в меня…

  Признаюсь, что я вами восхищен.
  Чуть было не загнали вы коня,
  Ища свидания во тьме ночной.

  Я вас прошу, примите благодарность,

  Горячую, от всей души,
  Я в городе поужинал на славу,
  Пока вы рыскали в глуши.

  Едва доковылял до леса,

  Воды глотнуть к речушке вышел,
  Унюхал вас, моя принцесса,
  И спор с Андреем ваш услышал.

  За верность вам спасибо,

  Признателен за чувства!
  Жду новых ваших писем,
  Они — венец искусства.

  Жаль только, в них бумага и чернила,
  Хочу узнать я вашей крови вкус,
  Побалуйте, дражайшая Полина,
  Пришлите хоть на слабенький укус.

  Заранее благодарю поклоном —

  Порежьте палец ножиком для писем,
  Ваш тайный мысленный любовник,
  Навеки преданный вам странник Тихон.

Спустя несколько ночей я обнаружил привязанное за ленточку к ветке южной акации письмо с пятнами засохшей крови. В нем были долгожданные стихи:

  Кушайте на доброе здоровье

  Бумагою не подавитесь.
  Тут мало слов, но много крови,
  Надеюсь, вы повеселитесь —

  Торжественно вам сообщаю,

  Я помолвлена с Андреем,
  На свадьбу вас не приглашаю.
  Ответ пишите поскорее.

Новость о предстоящей свадьбе Андрея и Полины огорошила меня.

К чему ей губить богатую на приключения жизнь, становиться хозяйкой в доме того, кто ей совершенно не подходит? Зачем выходить замуж за гордеца без чувства юмора, своенравного остолопа? Не назло ли мне?

И если для нее Андрей не пара, кто бы мог ей подойти для счастливой семейной жизни? Неужели, я?

Давно перестал я мечтать об идеальной супруге. Нюшу таковой не считал, и вообще ни разу не признался ей в любви, не сделал комплимента. Робкая вампирша в словесных нежностях вроде не нуждалась, и я не хотел лишний раз опускаться до лжи. Она просто была при мне — и все, без лишней сентиментальности. Иногда я привлекал ее к себе — на рассвете, или вечером, как султан посещал нелюбимую жену. Но в отличие от султана, у меня не было любимой жены. Прежде мне еще удавалось не вспоминать милый образ идеальной спутницы жизни, рожденный фантазией в ту пору, когда я был человеком, — образ просвещенной, немножко эмансипированной женщины. А после того, как я увидел его воплощение в очаровательной охотнице, он поселился в моем сердце. С такой женой, как Полина, можно было бы подискутировать о творениях Сократа или Гегеля, совместными усилиями разобраться в житейских неурядицах, обсудить интересные книги, пошутить на злободневные темы, а самое главное, каждый день открывать друг в друге нечто новое, приятно удивляющее.

Семейное счастье пряталось от меня за осиновым забором, в человеческой жизни, из которой я навсегда был вычеркнут. Наша тайная переписка превратилась из шуточной затеи в полноценное общение на одном языке — языке стихов. Она возродила надежду, потухший огонек вырос в свечное пламя; мог он дорасти и до огня в камине — символа домашнего очага. Или нет? Я хотел высмеять природного врага, поиздеваться над охотницей, а теперь сам чувствовал себя осмеянным. Полина словно дала мне пощечину…

Инстинктивно я остерегался лизать ее кровь, но, обнюхивая письмо, вдруг понял, что мне все равно, есть ли в ней яд, и пару раз лизнул пропитанную кровью бумагу. Надо отметить, что кровь охотницы была неприятнее на вкус, чем кровь человека или вампира — она была какой-то подкисленной. «Специально так придумали волшебники, чтобы охотников не хотелось есть?» — предположил я, не дождавшись симптомов отравления. Впрочем, при сильном голоде, кислинка не стала бы помехой. А если сравнить кровь охотников с плесневым сыром, ее вообще можно записать в деликатесы.

Ответ я написал соком темно — синих ягод, сорванных с низкого пышного кустика — одного из растений чужого мира, на обратной стороне письма. Чернильный сок был безопасен для всех живых существ.