Oh, Boy!

— Ох, бедные, — сказал он с искренним сочувствием.

Жоффре должен был исполнить еще одно поручение, и оно его изрядно смущало. Он достал из кармана халата запечатанный конверт.

— Профессор велел просил вам передать, — сказал он, протягивая его Барту. — Кое-какие медицинские советы, я полагаю.

В это очень мало верилось.

— Ну да, конечно, — ответил Барт, словно так они и договаривались с Мойвуазеном.

Он с безразличным видом сложил конверт и сунул в карман. Потом посмотрел на младшего брата, от которого болезнь оставила одну тень. На голове у него уже темнел легкий пушок.

— Ну что, цыпленок, пошли?

Машина уже стояла у крыльца. Симеон отказался от помощи санитарки и предпочел плечо старшего брата. И, поддерживаемый Бартом, сошел по ступеням, оставив кошмар позади.

У Барта была только одна спальня. Он хотел уступить ее брату, но Симеон отказался. Ему достаточно было дивана в гостиной и стола, чтобы разложить свои книги и тетради. Одежда так и осталась в чемодане.

— Не стоит и распаковывать, — сказал Симеон. — Все равно через три недели обратно в больницу.

Барт устроился в кресле, и взгляды братьев встретились. В них была одна и та же улыбка, в которой нежность сочеталась с насмешкой.

— Спасибо за все, — сказал Симеон.

— Спасибо за остальное.

«Спасибо за то, что вошел в мою жизнь не дав опомниться. За то, что изменил ее до неузнаваемости и заставил измениться меня». Но такое не скажешь вслух, если ты старший брат, и Барт не сказал. Симеон взялся за книгу.

— Ладно, отдыхай, — сказал Барт, которого ждала другая встреча.

У себя в спальне он достал из кармана конверт, повертел его в руках, помахал им как веером. Он пытался угадать, что там найдет. Приглашение на свидание? Объяснение? Барт распечатал конверт.

«Дорогой г-н Морлеван,

Сожалею, что не смог проводить Симеона. Разрешите же написать вам то, что я хотел бы сказать вам лично. Когда я впервые увидел вас в своем кабинете, я гроша ломаного не поставил бы на вашу братскую преданность. Надеюсь, я не обидел вас, признаваясь в этом теперь, когда события доказали мою неправоту. Через три недели жду Симеона в клинике и буду рад увидеться с вами.

Искренне расположенный к вам,

Никола Мойвуазен».

— Зашибись, — рассмеялся Барт и растянулся на кровати.

Не мог же он рассчитывать, что человек такого масштаба, как Мойвуазен, прям сразу и не устоит перед молокососом вроде него. Никола проявлял осторожность, и правильно делал. Потому что Барт был более чем ветренным. Летучим. В этот же вечер за ужином он осчастливил Симеона обществом своего дружка-вьетнамца. Причем это был даже не изобретатель тамагочи, а один из его семнадцати родичей.

Следующие две недели братья прилагали все усилия, чтобы не сталкиваться лбами. Когда Симеон поднимал глаза от Ницше и видел, что его брат перечитывает «Спиру», он позволял себе только ласково поинтересоваться:

— Ты с первого раза не все понял?

На что Барт не менее ласково отвечал:

— Иди в жопу.

Но, заметив, что Симеон не в восторге от его «увлечений», он теперь старался не приводить их домой, по крайней мере в такие часы, когда это стеснило бы брата. Так что совместная жизнь протекала вполне сносно. Барт нашел себе работу на полставки в одном кафе. А главное, была в их жизни среда — чудесная среда, когда Жозиана, скрепя сердце, доставила к подъезду обеих девочек.

— Смотри, Барт, я принесла тебе Прекрасного принца!

Венеция размахивала чудовищным Кеном, увенчанным короной.

— Нравится? Поцелуй его, поцелуй!

— Покраснел! — взвизгнула Моргана, не менее возбужденная, чем ее сестренка. — Он влюбился! Ну и ну!

Симеон, хоть и был стыдливее сестер, хохотал от души.

— Дураки вы, Морлеваны! — воскликнул Барт, вполне, впрочем, разделяя всеобщее веселье.

Это была ленивая среда, проведенная в четырех стенах, такая короткая и такая долгая среда, когда братство Морлеван смаковало счастье быть вчетвером.

— Два брата — две сестры, — сказала Венеция, показывая четыре пальца.

Это была среда без пау-вау. Для Морганы и Симеона берега детства остались далеко позади. Они очень повзрослели. Но им надо было отдохнуть душой, освежиться, и они долго сидели в обнимку на диване, глядя, как Барт и Венеция играют.

Это была среда без будущего, потому что Жозиана сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить дальнейших свиданий.