Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Как слово милой, в памяти живет
Зеленый отблеск ивы тонкостволой,
Зигзаг холма зеленого в окне
И сквозь окно вагона — пастушонки
С ногами в цыпках, с тощей сумой
Через плечо; они вослед махали
Лукаво нам и весело. Смешной
Лохматый пёсик — спутник их забавный
На поезд лаял с милым озорством.
А ветер тенью синей пролетал
Через луга с дивчиной одинокой,
Застывшей в царстве трав и облаков,
Через леса в закатной позолоте
Лучей, едва коснувшихся дерев.
Все это длинно на письме выходит,
И в памяти моей не меньше след,
А в жизни миг какой-то продолжалось.
Все пастушки́ и даже пёсик их,
Устав, опять привычно возвратились
К делам своим.
                         И лишь один вослед
Махал рукой и пристально смотрел
На поезд, выгибающийся луком,
Несущийся блестящей колеей.
Что думал мальчик — неизвестно нам.
А я припомнил мальчиков иных,
Тех, мимо коих весь их рабский век —
От битого кнутами детства до
Жестокой нищей старости, гудя,
Летели, точно годы, поезда,
Им дыма оставляя злые космы
Да смутные, как судьбы их, мечты
О чьей-то жизни, шумной и красивой.
И думалось, что этот, может быть,
С разбитыми ногами пастушок
Когда-то поведет в иную даль
Гремящие на стыках поезда,
Дороги будет новые вести
Сквозь эти перелески и поля
И молнией, и ветром, и огнем
Зеленые просторы рассечет.

3

Едва светало. Спали пассажиры,
И сонный умывался пароход
И фыркал, точно конь. Сырой и сирый
В скупых лучах малинился восход.

Я вышел на террасу. В метре справа

Скамьи блестели будто под дождем.
И я присел. Вдоль берега отава
Струилась сладким утренним дымком.

Какой-то дед, потягиваясь, вышел,

Присел со мною рядом в тишине
И закурил. Махорка духом вишни
Кольнула давним детством сердце мне.

Негромко перебросились словами,

Как давние соседи, земляки,
Старик достал дрожащими руками
Какие-то потертые листки.

А, понимаю! Там, где стелет лето

Поля в цвету и росные сады,
Такой невинный мотылек-двухлеток
Несет немало дачникам беды.

Да, да! На крыльях нежных и прозрачных

Разбойник этот часто налетал.
И способ старичок нашел удачный,
Чтоб уничтожить этих объедал.

О, помнит он, как некий отрицатель

Над ним глумился, повышая тон:
Чудесно! От станка изобретатель.
Кулибин! Местечковый Эдисон!

Ну а теперь — дела совсем другие!

Как бы поставил точку он в конце.
И так глаза светились молодые
На старом и морщинистом лице.

А день вставал. И чайки в синь вонзались,

И над рекой катился гул турбин.
И дружно пассажиры просыпались.
И поднималась рыба из глубин.

И профиль комсомолки рисовался

На фоне полыхающих небес.
И мачтами стальными поднимался,
Как чу́дное виденье, Днепрогэс.

4