Ойме

— А, так её ещё взрывать пытались. Рухнуть — не рухнула, но пол обвалился, и прямо в подвал. Потом взрывать-то передумали, так и оставили. А кладбище растащили на плиты.

— Кладбище? — переспросила Лёка, отвлекаясь наконец от созерцания огня.

— Дык вон оно. — Тётя Тамара рукой в садовой перчатке указала куда-то на липовую аллею за аркой. — Где сейчас сквер, там было церковное кладбище. Старое. Помню, ещё девчонкой, мы туда бегали буквы смешные смотреть. Всё какие-то твёрдые знаки, да вроде мягкие с чёрточками. А ты поди да сама глянь.

— Куда? — не поняла Лёка.

— Так когда Дом культуры-то затеяли, решили, что негоже кладбище тут оставлять. Кости-то вырыли да увезли, а плиты разломали и сделали из них тротуар в сквере. Там ещё и сейчас куски разглядеть можно.

— А что стало со священником?

— Поди вспомни. — Тётя Тамара опёрлась локтем на черенок грабель. — Арестовали его вроде. Точно, в лагерь сослали. Вроде радио американское слушал да какие-то разговоры с молодыми водил. Шпиёнил. Ерунда. Я его помню — ему уж лет сто было, какие тут шпиёны. Он, как церковь-от закрыли, сторожем устроился. Добрый такой дедулька был, всё нам конфеты раздавал. Идёт — и каждому по конфете, мы как его увидим, сразу подбежим да в линию выстраиваемся. А потом пропал дедулька. Мы ещё бегали, его высматривали. Да не пришёл больше. — Тётя Тамара потёрла рукавом щёку.

Лёка попрощалась и пошла на работу. Через сквер. Действительно, бордюры здесь были отделаны разномастными гладкими камнями. На липовой аллее Лёка притормозила. Сделала вид, что присела завязать шнурок. На чёрном граните ещё угадывались стёртые цифры. Рядом — кусок с буквами «инъ». А через несколько плиток — «двор». Наверное, это был памятник какого-то дворянина.

Сколько раз Лёка здесь ходила — и ни разу не замечала букв и цифр на плитках. Вот и сейчас — люди спешат на работу или учёбу. Смотрят под ноги. Или в телефоны. Кто-то слушает музыку. И не представляют, что под ногами у них — могильные плиты.

А вот бабушке Русалине вообще никакого памятника не досталось. Стоп. Лёка замерла посреди дороги. Так если её до сих пор считают сбежавшей, значит, тело-то так и не нашли. А это значит, что она до сих пор там, в подвале бывшей церкви. Неужели при строительстве ДК его не нашли? Выходит, что нет.

Лёка медленно повернулась. Из-за забора и деревьев выглядывали старые стены. Церкви, а потом Дома культуры, где люди пели и плясали на месте бывшего алтаря и кладбища.

Доброго священника оговорили и сослали в лагерь, где он, наверное, и умер. А на костях Русалины, которая пыталась его защитить, годами веселились люди. Радостные лица. Пьяные рожи.

А теперь всё стало ещё хуже, хотя куда уж. Теперь там хранится зло, отлитое в золоте, калечащее людей и пожирающее их души. Вместо церковного алтаря — алтарь переиначенного культа Ашназавы.

Мазычи и Марта правы — всё это должно быть уничтожено. Зло должно быть наказано.

И как это ни странно, даже с убийц Русалины ещё можно спросить. По крайней мере, с их потомков. Это ведь бабки Главнова и Крутова её убили.

Не ссориться же сразу с двумя ведьмами

Лёка пришла на работу совершенно разбитой, будто всю ночь щебёнку в тачке перевозила с места на место.

Только успела переодеться и зайти в буфет, как за стойкой материализовалась Лариса.

— Что там с моим сёмве? — спросила носатая ведьма.

— С чем? — не сразу поняла Лёка. — А, мандала ваша. Сломалась, и я её сожгла. А вы что, обо всех своих мандалах знаете?

— Бывает, — хмуро сказала Лариса. — Стало быть, прабабка твоя там лежит. В подвале.

— Стало быть, — эхом повторила Лёка. Даже думать об этом не хотелось. И уж совсем неприятно было осознавать, что её сон видел ещё кто-то.

Лариса хмыкнула и исчезла. Зачем приходила — непонятно. Подумаешь, мандала сломалась. Она же всё равно не вечная.

Лёка попыталась настроиться на работу. Перепроверила капсулы, сливки и сиропы. Вроде всего хватало, только Марина почему-то вчера не вынесла мусор. Пришлось завязать пакет узлом и тащить к баку самой.

На кухне повара разбирались с новой чудо-машиной, которая сама умела отсаживать тесто во фритюр и жарить пончики. Марта вроде бы планировала расширить меню в плане выпечки и сократить горячие блюда. Оставить только суп дня, вареники, блины, сырники и несколько салатов.

Наверное, правильно — кофейня есть кофейня, это же не ресторан. С другой стороны, люди приходят попить кофе и часто спрашивают, есть ли в меню сытные блюда, чтобы пообедать или позавтракать. Но ведь невозможно быть хорошим для всех.

Лёка размахнулась и бросила мешок точно в бак. Краем глаза зацепила красную машину, заехавшую на тротуар. Что-то знакомое. Авто прокатило до угла и остановилось. Из него выпорхнула Тина. Закрыла дверь, потом наклонилась к окну и засунулась туда почти по пояс, выставив округлый зад в короткой юбке. Стало видно кружевные края чулок и даже трусики. Фу, похабщина.

А вот пойти бы сейчас да выложить всё Августу. Да при Марте. Ерунда. Пустое. Никто же не поверит. Вот если бы Тина про Лёку гадости рассказывала — тогда да.