Окаянь 2 (СИ)

Выступление достигло нужного эффекта. Представитель Турана, хоть и держался молодцом перед остальными, но спеси у него явно поубавилось. Он стал сговорчивее и нехотя, согласился ответить на интересующие их вопросы. Причём делал это презрительно, постоянно угрожая всяческими карами, что непременно настигнут проклятых кафиров, когда те сдадутся на милость Эмира Тимурида Адли мудрого правителя Великого Турана, да пребудет он славен в веках всеми живущими народами. Славословия в честь солнцеликого правителя они пропускали мимо ушей, а на угрозы не обращали внимания. Зато удалось узнать, что китайцев действительно забрал турецкий экраноплан. Вначале их хотели сразу передать американцам, но те на свою беду решили перед тем выяснить, откуда взялся возле острова странный корабль, о котором никто ничего не знает. Тем более, такой приказ был отдан как американским, так и турецким руководством. Американцы решили первыми ухватить своего бога за бороду, за что и поплатились. Он, биринджи синиф юзбаши Йылмаз, оказался тогда намного умнее янки, а в остальном пусть свершится воля Всевышнего. Поэтому и не страшно ему сейчас их жуткое оружие. Он воин и знает, что рано или поздно смерть его не минует. Последнее явно было сказано на публику. Юзбаши не производил впечатление глупого человека и наверняка уже догадался, что пришельцы не собираются на них нападать, а всего-навсего хотят добиться освобождения захваченных кочевниками своих товарищей. Понимание этого опять вселило в турецкого офицера уверенность, начавшую перерастать в прежнее высокомерие.

— О китайцах можно забыть, — резюмировал Жагрин. — Опоздали.

Зотагин отнёсся к этому до странности спокойно. Может потому, что практически не контактировал с этими непонятными геологами. Не считая Ленки, конечно. Ленка была своя, Ленку было жалко. Но тоже как-то не так. Не от души. Словно сухое “соболезную” на похоронах когда-то знакомого человека. Похоже, совсем окостенел он душой за последнее время.

Пока Зотагин пытался разобраться в своих чувствах, бригадиру передали сверху микрофон.

— Слушай сюда, юзбаши! — загремел мегафоном Жагрин. — С тобой говорит офицер Сил Самообороны Сибири, и церемоний я тут разводить не собираюсь! Злопамятный я, сразу предупреждаю! А здесь, вот на этом самом месте меня очень обидели! Поэтому любое шевеление пяткой с вашей стороны посчитаю за новое оскорбление и разнесу тут всё к такой-то матери! Возможности вы видели. Превращу ваше корыто в плавучий гроб, даже икнуть не успеете! Понял меня, юзбаши? Не слышу ответа!

— Что тебе надо, иноверец? — откликнулись с баржи. — И не тешь себя мыслью, будто мы испугались твоих угроз! Мы снизошли до ответа исключительно благодаря твоему офицерскому званию, хотя и о том знаем только с твоих слов!

— Вот же сволочь недоверчивая. Патент ему для убедительности подавай, — проворчал Жагрин, прикрыв микрофон ладонью. — Я хочу говорить с Ириковым! — потребовал он.

Оказалось, это невозможно. Здешний представитель Великого Турана арестован и отправлен в столицу. Его обвиняют в попытке мошенническим путём присвоения особо крупной суммы из казны Эмира. Вину усугубляет сговор с грабителем, уже числящемся в международном розыске за подобные преступления. Более того, этот грабитель на момент преступления был у него в помощниках. Так что судьба Ирикова не предрешена. После быстрого и справедливого суда милостивого Эмира Тимурида Адли мудрого правителя Великого Турана, да пребудет он славен в веках всеми живущими народами, бывшего чиновника казнят огненным колесованием.

— Доигрался Сергей! Ведь сколько раз предупреждали, а всё без толку! — не сдержался Дзьонь.

— Хоть бы сам жив остался, — добавил Тихон. — Хуже, если его вместе с Осокиным тоже на суд в столицу увезли.

Не увезли. Много чести возиться с рабами. Рабы просто пробежались по воде.

— Там, — брезгливо махнул рукой в сторону кормы юзбаши. — Сами можете убедиться.

Зотагин не сразу сообразил, о чём говорит турок. И только взглянув на корму баржи, увидел, что здесь означает “пробежаться по воде”. Остальные тоже увидели. Жагрин, не сдержавшись, выдал прямо в микрофон длинную тираду, густо сдобренную отборным армейским матом, где упоминание о бешеной собаке было единственным, что не оскорбило бы строгой нравственности какого-нибудь завзятого моралиста. Но почему-то именно сравнение с четвероногим другом человека вывело турка из себя. Он прямо-таки слетел с кресла и что-то проорал на своём языке, указывая на корабль. С баржи грянул нестройный ружейный залп.

— Ё-оо-жики колючие… — как-то по-детски удивлённо произнёс рядом Тихон и навалился на леер, жадно хватая ртом воздух.