Окаянная сила

– Здравствуй, государыня Анна Петровна, – наконец сказала она.

– Здравствуй и ты, свет, – отвечала старуха, завершив тихую молитву. – Чья такова будешь? Что-то не упомню я тебя…

А сама вглядывалась пронзительно, щурилась для остроты взгляда. Алена вдруг забоялась прежней девичьей боязнью – ведь приходила же боярыня Хитрово в Светлицу отбирать рукоделья для царевен, чтоб было что при богомольном выезде в церкви жертвовать. И не сразу вспомнила молодая ведунья, что всё теперь наоборот – не ей, с ее-то силищей, бояться дряхлой боярыни!

– А ты вспомни, государыня Анна Петровна, как вскоре после государева возвращенья из Архангельска из Светлицы девка пропала, что царица с собой из лопухинского дома привела!

– Не мое то дело – за девками из Светлицы присматривать, на то светличная боярыня есть, – отвечала старуха.

– Не твое дело, матушка, это верно… – так и зачесался у Алены язык брякнуть, что частенько боярыня не в свое дело нос совала, не ей бы теперь достоинство на личико напускать. – Да ведь карлица Пелагейка, что при царице Наталье Кирилловне служила, а потом к царевне Катерине Алексеевне перешла, тебе, чай, про ту девку немало понарассказывала. В то времечко… Теперь-то уж, пожалуй, за ней посылать бесполезно.

– Пелагейка? Есть в Терему Пелагейка, – согласилась боярыня. – Девчонкой несмысленной взяли. Да что путного от Пелагейки услышишь, кроме прибауток?

– А теперь уж и прибауток не услышишь.

Выпрямилась старуха, вскинула выпяченный подбородок.

– Пошла, девка, вон. Невместно мне глупости слушать, прости господи…

Повернулась, как если бы Алена и впрямь в перепуге вымелась, и закрестилась, забормотала перед образами.

– Добром не вышло, – негромко сказала Алена, – ну так иной разговор у нас будет. Матушка боярыня, а ведь я опознала отравителя-то… Который зелья в кувшинчик сыпанул, из которого кувшина пить должны были государь Петр Алексеич и…

Так вздернулись старухины плечи, что Алена прервала обвинительную речь.

Медленно повернулась к ней верховая боярыня.

– Пошла вон и со враньем своим!

– И Анна Монсова, – нехорошо улыбнувшись, продолжала Алена. – А на то у меня свидетели есть. Из кувшинчика-то совсем непричастный человек хлебнул. И его тело, чтобы не было шума, унесли и в Яузу спустили государев любимец, Алексаша Меншиков и Преображенского полка солдаты, поименно не помню, ну да он вспомнит, как на Москве объявится. А приказал им это сделать Голицын князь, Борис Алексеич. И он государю про то дело поведает… Ага, вижу – признала!

Старуха тихонько подвигалась вдоль стены к двери, не сводя с Алены подслеповатых прищуренных глаз.

– А вот на помощь звать не надо, матушка боярыня, – предупредила Алена. – Ты как полагаешь – меня сюда Господень ангел на крылышках принес? Я караульным стрельцам глаза отвела, через караулы прошла, девки твои сенные меня не приметили, стоя спят! Я и не такое сделать могу.

– Это ты над Пелагейкой сотворила? – сообразив, с неподдельным ужасом спросила Анна Петровна.

– Я, матушка боярыня. Другую доносчицу ищи. А государыня-то Наталья Кирилловна на кого только не грешила, всех постельниц перебрала! А это Пелагейка оказалась! Поделом ей, матушка Анна Петровна.

– Поделом… – пробормотала старая боярыня. – Это не для меня, а для государыни царевны Софьюшки она старалась, не для меня, свет, мне-то что, года мои преклонные, меня в обитель не пускают, говорят – в Верху еще послужи, а мне в обитель бы, в тихую келейку…

– Как будто ты, матушка Анна Петровна, с царевной Софьей Алексеевной не заодно была! – возразила Алена. – Царевна-то который год уж в Новодевичьей обители грехи замаливала, когда государя зельем извести хотели. А что Пелагейка к ней в обитель не бегала – то я доподлинно знаю!

И как не знать, с горечью напомнила она себе, как уж не знать-то, когда перед той ноченькой жуткой они с Пелагейкой уж до того сдружились, что в любой час Алена знала, где искать шуструю карлицу.

– Для Софьюшки трудилась… – долбила свое боярыня. – Из Софьюшкиных рук кормилась…

– А ты, блядина дочь, из чьих рук кормилась? – не выдержала Алена. – Правду говори – не то такое учиню, чирьями с головы до ног покроешься, на карачках ходить станешь, голосом выть! Я сильные слова знаю! И не даст тебе Господь смертушки! Ежели я порчу сделаю – на всей Москве не найдешь, кто отделает!

– Аленушка, свет! – Анна Петровна попятилась, крестясь. Страшнее порчи угрозы не было – медленную и мучительную смерть, вот что ей Алена пообещала.

– И как зовут, припомнила! – с особым удовольствием отметила Алена. – А теперь говори – кому моя голова понадобилась? Кто и для чего через меня хотел государыню Авдотью Федоровну погубить? Ведь не выдержала бы я дыбы и кнутов, повинилась бы!

– Да что ж ей грозило, Авдотье Федоровне? Ничто ж ей не грозило! – вскрикнула боярыня. – Одной ей ничто не грозило!

– О чем это ты, матушка? – удивилась Алена.

– Всё, всё расскажу! – горячо пообещала боярыня. – Пусть и пострадаю – да расскажу!

– Вранья-то будет…