Окаянная сила

– Да, свет, – твердо сказала боярыня. – И ничего бы с Авдотьей Федоровной не сделалось, кабы ты ее и назвала. Потому что в те поры была бы она уж не жена нелюбимая, в забросе живущая, а вдовствующая государыня и матушка законного юного государя! Лопухины бы за нее поднялись – род немалый, хоть и дьячий. Все, кому старая вера, дедовский обычай дороги, за нее бы поднялись! Пока Алешенька в силу бы не вошел – была бы правительницей не хуже Софьюшки. Да только Софьюшку бабий нрав сгубил, а Авдотья Федоровна строго воспитана, мужу женой была, детушек рожала. Ох, Аленушка, то-то бы славно мы под ней зажили!.. А ныне?…

И так ловкая старуха на Алену горестно уставилась, будто Алена оказалась виновата в печальной Дунюшкиной судьбе. Хотя, и Алена это помнила доподлинно, судьба распорядилась, чтобы к кувшину с зельем неповинный юнкер приложился, а вовсе не она, Алена…

– Плохо ныне, – ответила она боярыне Хитрово.

– Надо б хуже, да не бывает, – подтвердила боярыня. – Отвернулся от нас Господь, ох, отвернулся… В Немецкой слободе, чай, Монсовой девке платье подвенечное уж готово…

– Неужто государь на ней повенчается?… – и снова вспомнила тут Алена некстати свое диковинное похождение на Девичьей улочке, и, как всегда при этом срамном воспоминании, залилась краской.

– Можно, можно еще делу пособить, – сказала Анна Петровна. – Есть еще мужи, духом сильные. Есть еще вера! Кабы ты, свет Аленушка, на меня, дуру старую, не серчала, я бы тебе и подсказала, чем ты можешь подруженьке своей помочь, как из беды неминучей ее выручить. Прости меня, голубушка!

Старуха снова оказалась на коленях.

– Господь Иисус прощал, и нам заповедал! – добавила она.

Алена задумалась.

Хитра была старуха, сразу видать – хитра, да ведь, как ни поверни, а сказала она сейчас чистую правду. О том же и государь толковал – там же, на Девичьей улице, будь она неладна…

И к тому же дело было давнее. Из-за тех хитростей Алена тридцатницей не стала – это так, на болотном острове оказалась, дитятко мертвым родила… Так-то так – кабы не знать, не помнить о проклятии! Ежели б Алена в Немецкую слободу с Рязанкиным подкладом не собралась, значит, иное бы что затеяла, и в иную беду попала, и не встретила бы Данилу Карпыча, и не приняла бы у помирающей Кореленки силу… А, может, к сему дню накопила бы вокруг себя положенные семь гробов – и сама богу душеньку отдала…

– Бог простит, – осознав, что старуха менее виновата в ее бедах, чем проклятье, сказала Алена. – Вразумила ты меня. Пойду я. Не поминай лихом…

– Погоди, свет! – за подол удержала ее боярыня. – Коли уж нас Бог свел, негоже так-то расставаться. Я про что тебе толкую – есть верные люди, готовы государыне Авдотье Федоровне послужить! Да только к ней подступу нет! Пособи-ка подняться…

Больше всего Алене хотелось сейчас уйти из Верха, оказаться с Рязанкой, высказать ей всё, раз уж она и так половину знает, попросить разумного совета – как Дунюшке помочь.

Однако руку она боярыне протянула, позволила опереться. Та встала, вздохнула.

– А ты погоди, свет, – сказала, – погоди… Ты на меня зла вот не держишь, за то тебя Бог наградит. Я вот на тебя за Пелагейку зла не держу – и мне то во благо будет… А и то сказать – пила Пелагейка больно много, веры ей уж прежней не было…

– Пила… – согласилась Алена.

Старуха вдруг провела сухими пальцами по ее щеке.

– У тебя на душеньке-то смутно, – прозорливо заметила она. – Ты поди, поди, помолись, совета у Господа попроси… Может, неспроста наши дороженьки сегодня сошлись… Я тебе всегда буду рада. А коли надумаешь Авдотье Федоровне в ее беде неминучей помочь – так и разговор у нас иной выйдет…

Как-то так вышло, что не донесла Алена до дому свое мудрое решение посоветоваться с Рязанкой, утеряла где-то по пути. Та тоже расспрашивать не стала. Забот у нее хватало и кроме Алениных.

И не собиралась Алена вдругорядь идти к боярыне Хитрово, да, не раз помолившись, не раз вспомнив, какие беды на Дунюшку своим проклятьем навлекла, собралась она однажды – да и заявилась тем же способом, разве что девок по лавкам рассадила…

Думала она при этом так – коли Рязанка исхитрилась проклятье обмануть, деньгами плату за услуги от Алены принимая, так можно же это повторить – пусть боярыня тоже Алене хоть грош за помощь уплатит!

Она рассудила, что постница да молитвенница ложится рано, чтобы вставать к заутрене. И пробралась в покойчики с тем расчетом, чтобы застать Анну Петровну читающей в одиночестве положенные перед сном молитвы. Нужно же было Алене совсем немного – уяснить, какая такая польза от нее, Алены, возможна для государыни Авдотьи Федоровны?

Старуха и не собиралась молиться. Ждала она кого-то и на скрип двери, на шелест суконной завесы обернулась со словами:

– Наконец-то, свет!

Алена поклонилась в пояс.

– Да кто ж это? – прищурилась подслеповатая боярыня.

– Алена я, ведунья.

Старуха помолчала, что-то соображая.

– А и ко времени ж ты пришла! – вдруг сообщила она. – Гостью жду. Тебе ее послушать не вредно будет. Звать ее – старица Феодора, в миру Настасья была…

– Настасья?!. – воскликнула Алена.