Окаянная сила

– Да я ж тебе растолковала! А коли государь князь-кесарю прикажет – да неужто тот не догадается, неужто не сыщет, кого к Алешеньке с зельем подослать? Его спасать надобно! Его увезти, да тебя оставить тоже никак нельзя – тут тебе и будет погибель! А как спасем наследника – так ты и сможешь от пострига отвертеться. Пока Алешенька жив – ты государыня. А ежели с государем что случится, ты – правительница! И посильнее Софьи! Софья-то на крови свое владычество построила, поляков к нам зазывала, блудила так, что вся Москва смеялась. Да и никто ее царским венцом и не венчал, хотя на парсуне ей Мономахову шапку нарисовали. Кто Софья? Сестра-прелюбодеица при братцах меньших! А ты – царица! Ты – сына своего мать! Пока сын в возраст не войдет да не женится, ты – правительница!

Не зря, ох, не зря Анна Петровна разговоры с Аленой вела – кое-что у ведуньи в голове и застряло. Высказала Алена про Софью – и сама порадовалась, как складно да к месту.

– Погоди, погоди… Я – правительница? А государь?… А Петруша?… Ох, да что же вы такое затеяли? Аленушка? Неужто на тебе креста нет?

– Есть на мне крест! Потому и прошу тебя – идем, бога ради! Нельзя вам в Верху теперь быть!

Алена сгоряча треснула кулаком по крытой лазоревым сукном лавке. Подскочили нарядный таз и стоявший в нем золотой носатый рукомой – еще покойницы Натальи Кирилловны старшему внучку подареньице.

Дунюшка испуганно уставилась на давнюю подружку.

– И все стращают, и все стращают… – жалобно произнесла она. – Кто ни придет ко мне, горемычной, – все ужасное говорят… И каждый – свое! Кому и верить-то?

– Мне, Дунюшка, мне! Я ж ради тебя едва на дыбу не попала! Да я б тебя и на дыбе под кнутом не выдала! – горячо заговорила Алена, совсем позабыв свое тогдашнее смятение. – Пойдем же скорее! Соберем Алешеньку и пойдем, пока сенные девки да постельницы спят! И местечко тебе приготовлено. Поживешь с сыночком в тихой обители. Да Дунюшка же!..

Но молча, глядя в пол, помотала головой несчастная государыня.

– Дунюшка!..

– Алешенька, дитятко мое роженое, хоженое! – вдруг прижав к себе сына, воскликнула Дуня. – Аленушка, свет! Что Алешенька-то мне скажет?!. В возраст войдет, правду проведает! Он же проклянет меня, Аленушка!

– Да не пугай ты дитя понапрасну! – крикнула, входя в ярость, Алена. – Коли ты его из Кремля сейчас не выведешь да под смертное зелье подведешь – вот тогда уж точно его душенька тебя проклянет!

– Девки! – прошептала вдруг Дуня.

– Спят твои девки!

– Нет, ты послушай…

Кто-то шел сенями, и чем ближе – тем шумнее.

– Да что ж это у них деется! – произнес звонкий молодой голос. – Прасковья Алексеевна, да очнись же! Где Алешенька?

Алена вскочила с лавки, в два шага оказалась у двери.

– Гавриловна, ступай вперед ты, коли все тут мертвым сном полегли!

И сразу же отворилась дверь, на пороге встала боярыня и размашисто поклонилась Дунюшке.

– Государыня царевна Наталья Алексеевна к тебе, государыня царица, жаловать изволит!

Дуня, перепугавшись, вскочила, кинулась к сыну, обняла. Алешенька спрятал личико в складках ее богатого летника.

Вошла царевна – не царским обычаем, когда впереди выступают малолетние боярышни да карлицы, а вольно и стремительно, за ней – четыре верховые боярыни, из тех, что помоложе. Все мимо Алены прошествовали, задев ее дивно расшитыми вошвами дорогих летников персидского атласа, тканного цветами да птицами.

Красива была царевна, горделива, статна, а сейчас на губах ее маленького, как у брата, рта еще и улыбка играла опасная, как у него же.

– Государыня Авдотья Федоровна! – сказала она без поклона. – Государь велел взять от тебя наследника, Алексея Петровича. Жить отныне в моих покоях будет.

– За что, Натальюшка?… – изумленно спросила Дуня. – Я ли за ним не ходила? Пропадет он без меня!

– У нас за ним смотреть не хуже будут. Не малое дитя, чай, – девятый годок, – строго отвечала царевна. – Братец Петруша в его-то годы уж потешных воинской науке учил! А дитя всё при тебе да при тебе, с дурами-девками да старыми бабами. Сколько я книг ему написать велела! Лучшие рисовальщики над ними трудились! Где те книги? Читал ли – бог весть!

– Дитятко болезное, – вступилась Дунюшка.

– Братец Феденька тоже хворенький был. А дня без книги не жил! Ты сына ничему не учишь, что государи знать должны, и другим учить не даешь! Братец Петруша тебе муж, Богом данный, велит сына мне отдать – отдай, не гневи братца.

– Не могу… Грех тебе, Натальюшка! Бог накажет! Дитя у матери отнимать!.. – вдруг закричала Дунюшка.

Видно, царевна готова была к воплям.

– Не голоси, государыня царица! – пронзительно, хоть и не слишком громко, одернула она Дуню, не теряя при этом грозного своего спокойствия. – Я государев приказ исполняю! А ты? Ослушница государева!

– Не отдам! Умру – не отдам! – как бы не слыша, кричала Дуня. – Мое дитя! Уйди, Наталья, уйди от греха!

И тут, очнувшись от напущенного морока, во весь голос заплакал перепуганный Алешенька.

– Государь уж к Москве скачет! Поберегись, Авдотья! – повысила голос царевна. – Уйми дитя да и отдай. Не то хуже будет. Братец Петруша грозен возвращается, всем достанется!