Окаянная сила

– Погубить Алешеньку хотите! Зельями извести! – Дуня так крепко обняла плачущего сына, что он невольно стал высвобождаться.

– Совсем ты с ума сбрела! – Наталья сделала два шага вперед, развела ей руки, и мальчик, со страху и от волнения мало что понимая, прижался к родной тетке. – Пойдем, Алешенька! У меня хорошо, игрушек новых купить пошлю! Книжки читать станем! Батюшка приедет – похвалит!

И тут же, словно по приказу, окружили ее с племянником молодые, статные, дородные боярыни. Как-то незаметно оттеснили растерявшуюся Дунюшку.

Она рухнула на колени.

– Отдай, не погуби…

– Сама ты себя губишь, – отвечала царевна Наталья. – Мой тебе совет – съезжай с Верха сама, по-доброму, поезжай в отдаленную обитель. Послушаешься – тебе же лучше будет. Государя сейчас сердить нельзя! Вернется – то-то головы полетят!

С таким любезным обещаньицем и ушла, ведя с собой зареванного Алешеньку. Дуня, как стояла на коленях, так и повалилась на пол.

Алена отделилась от стены, склонилась над ней – царица обмерла…

Не о чем более было толковать Алене с Дуней, да грешно же оставлять на полу ее без чувств. И поднять трудно – обильна плотью сделалась Дуня после третьих родов. Алена решила хоть воды ей в личико плеснуть, потянулась за Алешенькиным рукомоем – а его-то уж и нет! Видать, боярыни бабушкино подареньице прихватили.

И села Алена рядом с подружкой горемычной на пол, и задумалась, и сдвинула бровки, и засопела… Плохо вышло. Хуже некуда. Кто ж знал, что царевна Наталья Алексеевна так поспешит?

Спешно надо было бежать к Анне Петровне! Она – умница, она придумает, как делу пособить! И пошлет девку отпустить колымагу с кучером – негоже пустой колымаге без дела у ворот торчать. Коли уж с таким трепетом государя ждут – найдется добрая душа, приметит, донесет!

Дунюшка приподняла голову. Соображала, видать, еще плохо – глядела как бы на Алену, однако не видя подруженьки.

Строго и печально посмотрела Алена на царицу.

– Всех ты, Дуня, сгубила… – молвила. – И себя, и Алешеньку, и Лопухиных – всех…

– Алешеньку… – повторила государыня Авдотья Федоровна. – Сыночка моего… Что ж я без него?…

Не желая слушать неизбежные жалобы, Алена резво подхватилась и выскочила в сени. Девки и постельницы, сидя по лавкам и свесив головы, спали.

По расчету, скоро должна была сойти с них сонная одурь.

Алена медленно прошла по царицыным покоям.

– Всех сгубила… – повторила она. – Кабы послушалась!.. Ведь не поздно еще было…

И вдруг встала как вкопанная.

Проклятье!

Иначе и быть не могло.

Не Дунюшка сама себя – а она подружку сгубила, поспешив к ней на помощь до того, как на Елену равноапостольную проклятье отделано будет! Поторопилась, окаянная!

А как не поторопиться? Ведь коли кого бы Дуня и послушала – так ее, верную подруженьку! Вот подруженька и навлекла на нее беду, как, пожалуй, целых десять лет своей преданностью навлекала!..

Когда Алена вошла в покойчики боярыни Хитрово, совсем ей сделалось тошнехонько. И рухнула она перед старухой-разумницей на колени, и, чуть не плача, поведала о неудаче своей, о затее Натальи Алексеевны да о Дунином отказе, которые так несчастливо совпали.

– Голубушка ты моя! – гладя ее по плечам, сказала старуха. – Есть еще времечко до государева приезда! Коли дадут ему на Москву вернуться… Не плачь, не казни себя, Аленушка. Я уж что-нибудь придумаю… Выручим из беды Авдотью Федоровну с Алешенькой! Как бог свят – выручим!..

* * *

– Вот повезло-то! – воскликнула Рязанка. – Бежим, Аленушка, на речку!

– Да господь с тобой! Всё уж готово – какая речка? Да ты гляди – небо-то как заволокло! – возразила Алена.

– Так того-то нам и надо! Бежим, глупая, я тебя научу…

– Гроза же сейчас грянет!

– Гроза-то нам и ко времени!

Степанида схватила Алену за руку и поволокла на двор, со двора огородами – к Москве-реке, откуда спешили убраться рыболовы.

Молния прошила потемневшее небо.

– Ах ты, ноченька моя грозовая! Впору, голубушка, подоспела! Водица Ульяна, матушка, – прими! Мы не пришли воды пить – пришли помощи просить!

Степанида сняла распашницу, пояс и прямо в сорочке ступила в воду. Вокруг нее били крупные капли, а она в несколько шагов оказалась на глубине, подставила грозе лицо.

– Сюда, сюда! – звала она, и непонятно было, кого – Алену или грозу. – То-то силушки!

Алена тоже скинула распашницу и развязала пояс. Лезть под дождем в воду, да еще при свете молний, ей не хотелось, но раз уж доверила она Рязанке провести себя, покорную, сквозь этот день и эту ночь, – то, видать, не миновать и неожиданного купанья.

Вода оказалась теплее дождя.

Не было в тот день долгого, почти уж летнего вечера, только день, потемневшее перед грозой небо и ночь. Мир исчез, грань меж небом и землей пропала, тело веса лишилось, растворилось в пропитанной молнийным огнем влаге. Думать стало нечем – Алена могла лишь ощущать свою кожу, которую словно вспыхивавшие в воде искорки слегка покалывали.

И лишь донесшиеся издали, как бы с иного света, голоса перекликавшихся сторожевых стрельцов в сознание ее вернули.

– Степанидушка! – не чуя под ногами дна, испуганно позвала Алена.