Окаянная сила

– Только тебя она, свет, и признает! Всех, бедная, боится, от всех прячется! Государыни царевны уж жаловались… Поди, поди к ней, Аленушка! На тебя вся надежда наша! Коли ты государыню с царевичем тайно из Кремля не вывезешь – стало, погибнуть и им, и многим верным людям! Антихристу-то грамотка отправлена, чтобы скорее ворочался, а князь-кесарь с воеводой Шеиным и без него уж розыск чинят!

И повела Анна Петровна Алену узкими переходами, и верховым садом ее провела, и в дверцу неприметную втащила – Алена лишь изумлялась: надо же, не всё она, оказывается, в Верху-то знала…

– Главное, свет Аленушка, до ворот их, ангелов моих, довести, а там уж в колымагу!..

Через кремлевский двор только пешком ходить дозволяется, вспомнила Алена. На сенных девок-то она сонный морок наведет, а стрельцов-то сторожевых как одолеет? Эх, было бы горсточки хоть две серого мака!..

На просьбу о маке боярыня негромко рассмеялась.

– Да нам лишь баб бояться нужно, – сказала. – Только они государыню в лицо и знают. Стрельцы-то ее и в глаза не видывали! Умна Авдотья Федоровна, старый обычай блюдет, посторонним мужчинам не показывается – вот оно и пригодилось!

– А как же царевич?

– А царевича меж собой поставьте, собой прикройте, да быстренько, да бегом!..

И тут старуха лихо подмигнула.

Ох, довелось, должно, боярыне самой тайно прошмыгивать да скрытно проноситься… а уж кого она при том сопровождала, да собой прикрывала, да в заветную дверцу впускала-выпускала – одному богу ведомо. На то он и Терем, чтобы бабьи секреты прочно от чужих оберегать.

Алена поразилась тому, как жалко живет Дунюшка. При свекрови – понятное дело, место знать нужно. А теперь – ведь единственная государыня! Прасковья Федоровна, что была за Иванушкой, ныне вдовствующая. Марфа Матвеевна – который год как вдовствующая. Натальи Кирилловны более нет… А Дунюшка, при живом-то муже, живет хуже сироты, что из милости на хлебах держат.

Куда же все подевались? Где карлицы, где малолетние боярышни, где красавицы-девки сенные, где постельницы? Которую царевны, сестры Софьи, к себе переманили, а которая и сама, поразмыслив, переметнулась к набирающей силу молодой хозяйке – младшей дочке Алексея Михайлыча и Натальи Кирилловны, любимой сестрице государя, Натальюшке.

И морочить-то в сенях некого… Вон две девки прикорнули на лавочке – так те и сами как мухи сонные.

Алена вошла.

Тут оказалось, что постельницы у Авдотьи Федоровны всё же есть, да и мама царевича Алешеньки, вдова покойного Ивана Нарышкина, Прасковья, тут же околачивается. В невеликом покое глаза отводить и морок напускать не в пример легче, нежели под открытым небом. Рязанка объясняла Алене, почему это получается, да невнятно, и не объяснения, а умения добивалась от нее Алена. Умение же усвоила.

Таково потрудилась, быстро пустив шепотки да всплескивая ладошками, что и Дунюшке досталось. Встала перед ней Алена, позвала – а государыня Авдотья Федоровна глядит, не видя.

– Да я же это, Дунюшка… – прошептала Алена, запоздало сообразив, что на Дуню-то следовало сперва поставить оберег.

Царица смотрела сквозь нее и в такой одури пребывала – бери ее за руку и веди куда хочешь, равным образом – и Алешенька. Чуть было Алена этого и не сделала. Вовремя сообразила – на дворе Авдотья Федоровна очухается, обнаружит себя с сыном в неожиданном месте и такой поднимет переполох – все стрелецкие полки сбегутся.

И доставила Алена подруженьку свою всего-то навсего в крестовую палату, да и Алешеньку туда же привела. Хоть при таком количестве святых ликов как-то неловко было три зори вызывать, однако иного заговора Алена не знала.

– Утренняя заря Марьяна, вечерняя Мария, полуденная, полуночная и ночная Наталья, – негромко позвала она. – Сестры святые, скоропомощницы, снимите чары колдовские с очей рабы Божьей Авдотьи, отнесите их на кустарные места, на сухие леса. Аминь.

Дунюшка словно прозрела.

Уставилась она на Алену, склонив голову набок и рот приоткрыв. И Алена глядела на нее, наконец-то с горечью осознав, что пропала прежняя Дунина краса, и не кругленьким, а полным сделалось лицо, и брови наведены угольком, и есть в румянце что-то неживое, словно бы не на месте он объявился…

– Сгинь, рассыпься, нечистая сила… – прошептала Дунюшка. – Господи, еще и это мученье… Грешна, господи, грешна…

Алена поняла сразу – Дунюшка, когда она пропала безвестно, казнила себя за то, что отправила единственную свою верную подружку неведомо куда с опасным поручением. И чудится бедной государыне, что неприкаянная Аленина душенька с того света укорять ее явилась…

– Да господь с тобой, Дунюшка! – воскликнула Алена, схватив ее за руки. – Очнись, светик мой лазоревый! Вот же я!..

– Вернулась?…

– Вернулась!..

Тут-то и случилось неожиданное – государыня Авдотья Федоровна разрыдалась в три ручья. Ноги у нее подкосились – вместо того, чтоб на лавку опуститься, едва на пол не села. Алена, как могла, схватила ее в охапку, рукавом ей слезы утирала, словечки ласковые шептала. А на лавку сама пристроилась.