Окаянная сила

– Пошли, свет, в храм Божий, – Гриша, убрав с колен Аленины руки, поднялся. Был он по-прежнему мал и тонок, как плохо выкормленный отрок, и бледен, и волосом небогат, хотя светлая бородка на сколько-то перстов и подросла. И, не оборачиваясь, пошел к церковному порогу. Алена, встав с колен, поспешила следом, да глянула на образ наддверный, вознесла руку для крестного знамения – так и застыла.

– Входи, Аленушка, – позвал Гриша, оборачиваясь, уже из притвора. – Что ты так-то – на пороге… Сюда твой волк за тобой не увяжется.

– Грешница я, Гриша, – не осмеливаясь войти, сказала Алена.

– Ну, и я грешник, – охотно признал себя за равного Гриша.

– Нет мне прощения…

– Это ты брось. Это – гордыня. Может, и в тебя бес вселился? – снова намекая на историю с Савелием, спросил юный батюшка. – Входи, лоб перекрести, расскажи, пожалуйся… тут тебя волки не тронут… а я послушаю…

– Только ты меня, Гришенька, и поймешь.

Алена, перекрестясь, вошла – и гром из-под купола не грянул. Она осторожно присела на лавке.

– Помнишь, как я того попа языка лишила?

– Как не помнить.

Гриша сел рядышком, повернулся к ней, подперся, приготовился слушать.

– Тогда я, помнишь, жаловалась – что вошла в меня сила окаянная. Вошла, Гришенька, только я с ней управиться тогда не умела, а она мной управляла. Пошла я на выучку… к ворожее, Гриша… к Степаниде Рязанке… она на Москве славилась… надо ж было как-то с силой совладать…

– А ты не оправдывайся, ты просто говори, нешто я тебя не пойму? Как перед Господом – не оправданий ищи, а грехи честно перечисляй, и сжалуется над тобой…

– Да, оправдываюсь я, – согласилась Алена. – Тошно мне, Гриша. Научилась я многому. Вон с Савелием сладила… А потом, Гриша… потом во мне злость проснулась – на тех, кто меня в материнской утробе проклял, кто не только мою – Дунюшкину жизнь загубил! Помнишь, как с тем Савелием было? Ведь я чуть было не отступилась, а ты крикнул – берегись, Алена, тебя ненавистью искушают!

– Не помню я что-то, чтобы в церкви кричал.

– Было, Гришенька, я запомнила… Не кори себя, ты не грех совершил, а, может, душу Савелию тем криком спас. Я тогда и не поняла сгоряча, сколь сильно это искушение. Гриша, я ведь силу свою на смертные дела тратила!..

Сползла Алена со скамьи, извернулась, снова припала к Гришиным коленям.

– Федьку первым истребила – кабы не он, жила б я в Успенской обители, что в Переяславском уезде, и горя не знала! Затерло Федьку между льдинами – а я ему кричала: «Бог наказал!» Потом Пелагейку-доносчицу, Гришенька! Как уходила – поглядела на нее и думаю – за то зло, какое от тебя Дунюшке было, получай! Потом…

– Не надо, Алена. Не исповедуешься, чай, – положив ей руки на плечи, ласково сказал Гриша. – Может, доносчика порешить – и невелик грех? Сие лишь Господу ведомо.

– Не ври, Гришка! – воскликнула Алена. – Грех! Смертный! Не утешай!

– Я не судить, а утешать послан, – тихо произнес Гриша. – Осужденному – казнь, и это дело Богово, а если кого пожалели и утешили – тот воспрянет, Аленушка.

– Стало быть, ты бы на исповеди мне этот грех отпустил? – сердито спросила Алена. – Так он же на тебя бы лег!

– Я, Аленушка, прост и малоумен, но одно я знаю – тот грех, что грешнику самому ввек не замолить, ближние замолят. Ты свечи за упокой ставишь?

– Нет!.. – в ужасе вскрикнула Алена. – Гришенька, прости, грешна – не догадалась!.. Где тут у тебя свечной ящик?

И ухватилась за подол, бесстыдно его завернула и вздернула, и впилась зубами в шов, высвобождая денежки.

– Грешники в аду сами за себя помолиться не могут – у них на нас, на живых, вся надежда. А мы, когда молитва наша прохладна, святых угодников просим – молитесь за нас, вы к Божьему престолу ближе, он вас услышит! Богородицу просим, архангелов… И пока вот так друг за дружку молимся, – до той поры и спасены… – как бы не слыша ее вопля и не видя ее суетливости, а глядя вовсе в сторону, негромко произнес Гриша.

Деньги, что посыпались на пол, он отодвинул ногой в грязном лапотке. Алена уставилась на лапоть в изумлении.

– Денег моих не принимаешь? – яростно спросила она, поднимая глаза.

Рык запросился из напряженного горла, грозный волчий рык – и вдали откликнулся этому позыву колдовской волк, и взмолился коротким воем – кликни, ну, кликни, хозяйка! Миг же настал!

– Да бери ты свечки так, ради Христа, – беззаботно отвечал Гриша, как бы видеть не желая, что перед ним – готовая пролиться на его голову злобная колдовская сила. – Бери, ставь. Деньги тебе на обратный путь пригодятся.

Странно сделалось Алене. Гриша не сопротивлялся, не спорил, не схлестывался с ней, но мягкостью своей и незлобливостью заставлял ее отступить. И стыдно ей стало – на кого взъярилась? И жутко ей стало – уж коли сила подскажет ей и кроткого Гришу погубить, то что же далее-то?…

– Гриша, Гришенька, не могу я боле с этой силой! Избавляться мне от нее надо! – взмолилась Алена. – Во всем она мне поперек пути встала! Спас Златые Власы от меня отвернулся! Степанидушка-то… Грешна я, Гришенька, во всем грешна!.. И еще грехов от меня сила требует! Не могу, ох, не могу, не могу, не могу…