Окаянная сила

Дед Карпыч, царствие небесное его душеньке, всё за Алену придумал – и то, как сынка своего, Петра Данилыча, вокруг пальца обвести. Вовсе незачем было знать промышленнику и купцу Кардашову, что Алена отправилась за тридевять земель к старой колдунье. Потому и внушила Алена Петру Данилычу, что сразу в дом к свекрови ей ехать не след, все-таки чуть не год пропадала, а остановиться нужно в девичьей обители, чтобы там покаяться во всех грехах и убедить матушку игуменью стать посредницей между ней и купчихой Калашниковой. А черницы – они сообразительные, игуменья Александра же, хорошо зная Алену, найдет нужные слова и сумеет утихомирить Иннокентьевну.

Алену с узлами, собранными ласковой Афимьюшкой, всё зазывавшей поскорее возвращаться, доставили в Моисеевскую обитель. Отвез ее Степан Петрович, а был он, видать, не в батьку – простодушен. Алена вошла-то в ворота, а вышла тут же в хорошо ей известную калитку. Только ее и видели! Успела лишь поставить в церкви свечку за упокой души раба Божия Данилы.

На торгу свела она знакомство с бабой, продававшей пироги, и уговорилась на время путешествия (бабе сказала, что идет на дальнее богомолье по обету) оставить у нее всё лишнее. С собой же Алена взяла деньги – всю ночь зашивала медные денежки, которые – в шов, которые – в подол. Весь летник, всю телогрею расшила медными узорами!

Сперва Алена шла с богомольцами и богомолицами, что направлялись в Псков, потом – с теми, что домой возвращались. Выбирала старушек, поскольку еще не набралась после родов силы, да и мало ей, комнатной девке, в жизни ходить довелось. Лишь за Порховом оказалась она одна. Да уж недалеко оставалось…

– Бог в помощь! – с тем Алена поклонилась двум женщинам, что шли навстречу с полными кузовками грибов, покрытых листьями.

– И тебе бог подай, желанная, – отвечала старшая из них.

– Далеко ли до Ясок?

– А вон мимо леса тропкой пройдешь, потом – через поле, там будет тебе речка Шелонь, пойдешь бережком вниз по течению – тут и будут Яски.

– Спаси господи, – отвечала Алена монашеским обычаем и поклонилась в пояс.

– Помолиться идешь, девушка? – спросила другая грибница, помоложе.

– И помолиться тоже, – сказала Алена.

– Это ты хорошо надумала, – одобрила старшая. – Там недавно срубили новую церковь, образа издалека привезли, царские врата в самом Пскове заказали резать. Мы туда теперь будем по праздникам ходить.

– Церковка еще не намоленная, – подлаживаясь под тон старшей собеседницы, добавила младшая. – Батюшка приехал недавно – строгий, говорят! Баб так на исповеди пытает – страсть! Всё ему расскажи, во всем повинись, и что было, и как! И епитимьи накладывает – одна другой суровее! Разве ж я не вольна со своим венчанным мужем…

– Цыц, нишкни! – призвала ее к порядку старшая женщина, видать – свекровь. – Кто ж им, дурам, виноват, что языки без костей? Сами на себя хулу возводят – а потом и жалуются. Вот Анисье-вдове и досталось – по сто и сорок поклонов что ни день класть. А за что? Сон срамной видела, на исповеди сдуру рассказала, а батька как загомонит – в себе блуд творишь, окаянная! И назначил – сто и сорок поклонов! Что ни день! А бабе – за пять десятков, отяжелела, колени не гнутся! Ох!..

Спохватившись, что рассказывает эти страсти незнаемой богомолице, свекровь (а может, и не свекровь, однако ж и не мать) быстро закрестила грешный рот и замолчала.

– Прости, господи! – стараясь, чтобы в голосе не было ни малейшей укоризны, произнесла Алена. – А что, жива ли еще в этих краях Устинья Родимица? Ее еще Кореленкой прозвали.

– Родимица? – Обе грибницы, старая и молодая, переглянулись.

– На что она тебе, девка? – грубовато спросила та, что старше.

– Проклятье снять, – честно отвечала Алена.

– Ох, на это она горазда! Что наложить, что снять! Ну, девушка…

– Укажите дорогу – век за вас Бога молить буду, – попросила Алена.

– Раз уж ты в храме Божьем не смогла проклятье отделать… Сильно, видать, тебя порушили! Ладно, велик Бог… попущает… – загадочно сказала старшая. – Ступай, как сказано, только не вниз по течению пойдешь, а вверх, и пойдешь ты, раба Божья, пойдешь… пойдешь… Увидишь – речка в Шелонь впадает, Северка. А там уже будет лес густой и непроходимый.

– Там мужики наши рубят и в самый Порхов сплавляют, – добавила младшая.

– Да, так, стало быть, Северку вброд перейдешь, потом дальше, дальше – и увидишь вдоль берега малинник. Ты иди краем малинника и поглядывай – когда будет тропочка, есть там такая тропочка, и по ней выбредешь на заимку. Поляна там большая, на поляне изба и мовенка чуть подале, плетнем огорожены, и сухая береза у плетня. Только гляди, девка! Мы-то тут всяких бесиц и чертовок повидали, прости господи… Гляди – сама ей, Родимице, чего попросит – дашь, она подарки любит и тем, кто ее жалует, не вредит, а если она чего в подарок предложит – и боже упаси принять! Скажи – у кого, мол, взяла, тому и возвращай!

– А почему нельзя принять, матушка? – перебила младшая, по обращению слыхать – не родная дочка, а всё же сноха.