Окаянные девяностые

Выбравшись из нивы, Барсуков вальяжной походкой прошел к мазде, погладил по капоту и только потом направился к офису. Рабочий день окончился, но кое-где в окнах еще горел свет. Приезд шефа, сгорая от нетерпения, ждали: секретарь и по совместительству любовница — Аврора Аристарховна, а за глаза просто Зорька; помощник по специальным вопросам, бывший командир конвойной роты Саня Ломтев, или попросту Лом, гонявший местную шпану и приводивший в чувство любителей «Истины», а также сторож Пахомыч, в прошлом кладовщик с дивизионного склада ГСМ и бывший подчиненный Барсукова. Взяв под козырек и дохнув сильнейшим перегаром «Истины», он доложил:

— Леонид Петрович, за время вашего отсутствия происшествий не случилось! Вас спрашивали…

— Потом, потом, Пахомыч, не до них! — отмахнулся Барсуков и, пнув подвернувшегося под ногу пса Трезора, вошел в офис.

Позже к нему присоединились Лебедев и Кормаков. Некоторое время в коридорах и приемной наблюдалось броуновское движение. Через час оно прекратилось, и в здании бывшего штаба военных строителей осталось только руководство. Маленький, юркий Кормаков семенил по кабинету, в котором еще недавно гремел голос начальника штаба военно-строительного отряда, заставлявший в страхе трепетать «борзых» бойцов строительного фронта. О нем напоминал армейский полевой телефон ТА-57. Кормаков время от времени теребил его ручку, челноком сновал от окна к двери и бросал победные взгляды на потрепанные стенды. С них, поблекший воин-строитель пламенным плакатным слогом в редакции «мастеров» армейского художественного стиля призывал ударным трудом встретить очередную годовщину со дня рождения вождя мирового пролетариата — Владимира Ленина.

Эти метания Кормакова, напоминавшие танец радости загадочного племени мамбу, иногда прерывались появлением Лома. Он, подобно призраку, возникал на пороге и замутненным бормотухой взглядом следил за Кормаковым. Тот хихикал и подмигивал ему. Физиономия Лома, на которой природа отдохнула, расплывалась в идиотской улыбке. Он силился что-то сказать, но язык с трудом ворочался и, приложив палец к губам, снова исчезал в темном коридоре.

Сам Барсуков нервными шагами мерил кабинет, бросал нетерпеливые взгляды то на часы, то на телефон и курил одну за другой сигареты. Лебедев устало развалился на диване и, потеряв интерес ко всему происходящему, бездумно тыкал пальцем в клавиши пишущей машинки. Суета последних дней между Верхней Салдой и Екатеринбургом, беседы на полутонах и с полунамеками в респектабельных кабинетах «новых русских» и криминальных авторитетов, уверенно выговариваемое их владельцами магическое слово «миллион», не смогли поколебать стойкого скептицизма Лебедева.

Оставив в покое пишущую машинку, он поднялся с дивана, подошел к окну и распахнул форточку. Морозный воздух ворвался в кабинет и взбодрил. Вдохнув полную грудь, Лебедев обернулся. Из дымовой завесы на него смотрело осунувшееся и пожелтевшее лицо Барсукова, на нем воинственно топорщились усы, а покрасневшие от бессонницы глаза горели лихорадочным огнем.

— Ну чо, Игорь, вылупился, все сомневаешься? — будто прочитал его мысли Барсуков.

Лебедев, пожав плечами, вяло ответил:

— А чему, собственно, радоваться? Сова с Раздольновым, похоже, нас кинули. Чем теперь будем закрываться перед Тишковским, жопой?

— Да ладно тебе, не бзди, прорвемся! Харламовы — крепкие мужики! За базар отвечают! Мазда — только задаток. Так шо Тишку найдется, чем заткнуть пасть. Дальше все должно пойти, как по маслу.

— Широко шагаешь, Петрович, как бы штаны не порвались.

— Игорь, ну сколько можно скулить? Достал уже! — потерял терпение Барсуков.

— Я не скулю, а еще раз говорю: не в свое дело мы ввязались, Петрович! Наваривались бы на цветмете, лесе и бормотухе и жили бы спокойно. А тут крутимся шестерками, того и гляди под раздачу попадем.

— Ага, гляди, много наварили! Зато щас за раз столько хапнем, шо и не снилось!

— Петрович, а тебе хатка с окном в мелкую клеточку еще не привиделась?

— Ну, ты это брось, хватит накручивать! Риск — благородное дело!

— Так рискуем только мы! Тишковский в стороне, а Харламовы вообще не при делах! Петрович, я тебе сколько раз говорил: спустись с небес на грешную землю, — монотонно бубнил Лебедев.

— Я-то как раз и стою на ней, а ты, Игореша, все в облаках витаешь. Год назад ты где был?

— Ну, в армии служил, и что?

— А чо сбежал?

— Я не сбежал, она сама развалилась.

— Это отмазка для детского сада. Скажи честно, надоело в своем клубе сидеть, там же, кроме скрепок ничего не стыришь.

— Конечно, не твой склад ГСМ.

— Ладно, хватит трындеть. Радуйся, шо в офисе сидишь, а не костыли, как майор Козлов на железке забиваешь.

— Тоже мне, офис! Барак с сортиром на улице!

— Ты это брось.

— А что, разве не так? Кроме названия, дохлого счета в банке, раздолбанного форда, нивы и дырявого забора у нас же за душой ничего нет.

— А мазда, она чо, с неба свалилась?

— Как пришла, так и уйдет. И вообще, на кой черт эти миллионы сдались, если завтра за них башку оторвут, — мрачно вещал Лебедев.