Окаянные девяностые

Тучи сгустились и над головой Тишковского. Следователь по особо важным делам Егоров затребовал от него документацию по сделкам с ООО «ЛиК» и назначил допрос на утро следующего дня. Потеряв от страха голову, Тишковский заперся в кабинете, одну за другой глотал таблетки валидола и прислушивался к каждому звуку за дверью. Подошел к концу рабочий день, а он все не решался отправиться домой. В опустевших коридорах правления ВСМПО монотонно гудели пылесосы. В приемную вошла уборщица. Тишковский встрепенулся, непослушными рукам сложил в папку все, что имело отношение к сделке с ООО «ЛиК», на негнущихся ногах покинул кабинет, спустился на стоянку, сел в машину и коротко бросил водителю.

— Домой, Саша!

Водитель стрельнул в него любопытным взглядом, но слово замерло на губах, и тронул машину. Справа потянулась бесконечно длинная стена бетонного забора. Через два километра она закончилась, и водитель свернул в район «новых домов» — в народе «жирных котов». Въезд на стоянку загораживал черный мерседес. Чертыхнувшись, Тишковский выбрался из теплого салона, от леденящего ветра перехватило дыхание и, кутаясь в меховой воротник пальто, направился к подъезду своего дома.

— Николай Александрович, подожди, есть разговор! — окликнули его из мерседеса.

Тишковский узнал голос и съежился. Из темноты на свет фонаря вышел Павел Харламов. За его спиной маячила гориллообразная фигура Креста. В салоне машины угадывалось еще два силуэта. Тишковский бросил тоскливый взгляд на дверь подъезда и обреченно поплелся к мерседесу. Втиснувшись на заднее сиденье, он осмотрелся, и на душе стало вовсе тоскливо. Мрачная физиономия Креста ничего хорошего не предвещала. Под стать ему был водитель с бычьей шеей и квадратными плечами, настоящий громила. Четвертый не обернулся и прятал лицо в воротник дубленки. Его нахохлившаяся фигура источала скрытую угрозу и вызывала у Тишковского наибольший страх. Он бросил умоляющий взгляд на Харламова. Тот похлопал его по плечу и, хмыкнув, сказал:

— Александрыч, не бзди, мы не менты, бить не будем! Мы только поговорим.

— Я-я в вашем распоряжении, Павел Игоревич, — пролепетал Тишковский.

— Это твоя жена пусть тобой распоряжается. Ты лучше растолкуй, что это за история с нашим вагоном приключилась?

— Да, да, сейчас, Павел Игоревич, — Тишковский платком смахнул пот с лица и, перескакивая с одного на другое, рассказал о событиях, произошедших на ВСМПО и на станции «Лесная Поляна».

— Понятно! В общем, Александрыч, если дураком не будешь, то не все потеряно, — подвел итог Павел.

— Но это же я подписывал документы с Барсуковым! Меня завтра вызывают на допрос! Что мне делать? Что говорить? — скулил Тишковский.

— Угомонись, Александрыч, и не паникуй!

— Но он же, Барсуков, все знает! Он все расскажет!

— Не расскажет! — отрезал Харламов.

— Не бзди, дед, ему язык уже подрезали. Ты свой не распускай, а то башку потеряешь! — прорычал Крест.

Тишковский поперхнулся и, проглотив колючий ком, застрявший в горле, снова заскулил:

— Я-я ничего не скажу. Но м-еня завтра вызывают на допрос. Что мне делать? Что?!

— Тебе же сказали, не бзди, прорвешься, только перестань ныть! — прикрикнул Харламов.

— Да, да. Так что мне говорить следователю, Павел Игоревич? Что?

— Первое — не бздеть. Второе — от договора с Барсуком не отказываться. Там все чисто, сам знаешь.

— Да, да!

— Барахло, что я и Барсук дали, ты в глаза не видел! Выкинь!

— Понял. А титан?

— А что титан? У вас раздолбаев полно, погрузили не то и не туда. На том и стой.

— Так это же я давал команду Мелкозеровой и Иванову грузить титан в тот самый чертов вагон, что арестовали.

— А ты давал им бумагу?

— Нет, все устно.

— Вот и говори следователю, я не я, и хата не моя. Мелкозерова и Иванов тебя не поняли, усек?

— Да, да, Павел Игоревич! Я понял, все понял, — бубнил Тишковский.

— Ну, раз понял, то теперь мозгуй, как вырвать у гэбэшников вагон! — потребовал Харламов.

— Пробовал, пробовал, Павел Игоревич! Вместе с Крошковым ездили на станцию, в дивизию. Ничего не получилось, они не отдают.

— Хватит скулить, дед! У меня уши уже пухнут, соображай, как концы прятать! — рявкнул Крест.

Взятый в тиски, Тишковский лихорадочно искал выход из положения. От напряжения ему стало дурно. Харламов и Крест вытащили его из машины. Холод привел его в чувство, и он, наконец, смог сосредоточиться. Но всякий раз, когда казалось вот-вот будет найден выход, мысль ускользала от него.

— Ну давай, давай, мозгуй, Александрыч! — наседал Харламов.

— Кажется, есть вариант, но я не уверен, что получится, — выдавил из себя Тишковский.

— И какой?

— Если поставить вопрос о простое вагона.

— И что это дает?

— За простой надо платить большой штраф, поэтому…

— Да на хрен нам твой штраф! Дело базарь! — терял терпение Крест.

— Помолчи! — цыкнул на него Харламов и поторопил: — Давай, давай дальше, Александрыч!

— Военные за простой, тем более, гражданского вагона платить не будут, — рассуждал Тишковский. — Значит, его отправят к нам, а тут возникают варианты — по ошибке отправить на переплавку.