Читаем Окалина полностью

Вот пейзаж «Морозный день». Деревья и избы окурены дымкой, очертания предметов стерты, воздух прокалился, загустел и… слышно, как трещит мороз. Художник сумел освободиться от частностей, излишних подробностей, передать в картине настроение и как бы озвучить ее. В пейзаже «Ветреный день» густые мазки передают скорость и упругость ветра, движение воды, а тонкие кулисы синеющих вдали берегов усиливают ощущение размаха и величия славной русской реки, сообщают пейзажу большую пространственность.

В последние годы Козелкова влекут пушкинские, толстовские, тургеневские, некрасовские, аксаковские места. В «литературных» пейзажах он стремится не только запечатлеть прекрасную землю, породившую и взрастившую гениальных людей России, но глубже проникнуть в их творчество.

Более трех лет Федор Козелков провел в памятных местах, связанных с именем Николая Алексеевича Некрасова. Карабиха, Абакумцево, деревни и проселки ярославской, костромской и владимирской земель… «Спасибо, сторона родная, за твой врачующий простор!» — восклицал он благодарно.

Пейзаж — главнейшая ценность этих исторических мест.

130 работ представил Федор Козелков на персональной выставке в Оренбурге, посвященной юбилею Н. А. Некрасова. Это были не иллюстрации жизни поэта, а успешные попытки осмыслить некрасовскую Русь, взглянуть на нее, многострадальную и несокрушимую, сегодняшними глазами.

— С детства я люблю Толстого, читал и перечитываю его книги. Поездка в Ясную Поляну, где я написал десятки пейзажей, приблизила меня к творчеству этого гениального человека и дала возможность как бы заново перечитать его творения, глубже понять их. Я старался постичь через природу то, как, какими путями развивалась мысль Толстого, его кредо художника. Природа Ясной Поляны — это живой и вечный свидетель жизни и труда Льва Николаевича и, я даже бы сказал, соучастник его творчества, — поделился в беседе со мной Федор Иванович.

В огромной домашней библиотеке художника весь Толстой — и старые и новые издания сочинений. Он берет книгу в коричневом переплете и, полистав ее, зачитывает воспоминания одного из современников Толстого:

«Гулял Лев Николаевич почти всегда один — пешком или верхом на лошади… Эти часы уединения, общения с природой служили для него вместе с тем временем, когда он усиленно сосредотачивался в самом себе для того, чтобы в течение всего последующего дня держаться на уровне духовной высоты…»[1]

— Вот какой опорой была для Толстого родная природа! — гордо, с завистливым восторгом восклицает Федор Иванович.

«Читая» яснополянские пейзажи Козелкова, мы как бы снова приобщаемся к гениальному делу Толстого, но уже не через его книги, а через одухотворенные, прочувствованные живописцем образы родной природы, окружавшей великого писателя при жизни, «врачевавшей» и «волшебной властью» возвышавшей его душу.

Попытки запечатлеть, поэтически осмыслить места, связанные с биографией Толстого, — это и предлог для утверждения художником Федором Козелковым собственных творческих принципов. Они глубоко созвучны традиционным мотивам русского пейзажа, толстовскому пониманию реалистической живописи и литературы в целом. Известно, с каким гневным презрением относился Толстой ко всему искусственному, ложному в творчестве, как горячо и мощно жила в нем здоровая потребность правды и глубокой простоты.

«Настоящее искусство не нуждается в украшениях», оно «должно быть доступно всем, а в особенности тем, во имя которых оно делается», — считал великий писатель. И Федор Козелков учится у Толстого постижению правды, ему чужды формалистские ухищрения «модников от палитры», которые ищут любые способы, чтобы доказать свою индивидуальность, пишут картины-загадки, пейзажи-ребусы, понятные-де лишь избранным эстетам. Но не сказал ли Р. Кент, что «нарочитое стремление к индивидуальности так же бесцельно, как попытка поднять себя за шнурки собственных ботинок».

Пейзажи Федора Козелкова не преподносят загадок. Послушный ученик природы, верный ей и себе, Козелков лирически повествователен, в его картинах трогают элегическая задушевность, самобытное прочтение образа русской природы. В них — подлинная любовь к жизни. А в любви, если она настоящая, не бывает, не может быть стандарта. В ней всегда свежесть и новизна.

С особым благоговением и проникновенностью пишет Федор Козелков места, связанные с именем Пушкина. Известно, что село Михайловское — «пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья» — вошло в судьбу А. С. Пушкина лучшими его строками. В разные времена года приезжает сюда художник, чтобы уловить, запечатлеть разные состояния природы Михайловского, Пушкинских гор, их своеобразную красоту.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное