Океан

Удар в стену, от которого треснул кафель. Отчаяние и боль, задевшие сердце.

– Что оборзели, придурки? – дверь раскрылась, в белом халате появился «герой» Ваня.

– Курим мы, – вынырнул из толпы Наумов. И санитар закрыл дверь с обратной стороны, боясь нарваться на неприятности.

«А всё-таки, практикант, ты человек». И глоток дыма снимал дрожь во всем теле. «За что она полюбила такого, как я, и сколько боли ей придется вынести из-за меня».

Солнце

Лавочка старого дворика. Наступающая осень навевает на меня романтическую ностальгию по ушедшему времени. Ведь как странно устроен человек, больше помнящий хорошее, чем плохое. События недалекой юности, хоть я слишком молод, чтобы говорить так, остались радужными, поступки, прошедшие через призму времени, теперь кажутся наивными, легкомысленными. И может быть, в этом виновно солнце.

Я смотрю на свои руки тёмного оттенка от постоянного контакта с маслом и грязью, сбитые во многих местах, с тёмными ногтями и мозолями от ключей.

Имеют ли право эти руки браться за перо и описывать события недалёкого времени? Те, что происходили в этом дворике среди домов и деревьев. Может, мне стоит просто оставить их в своей памяти и, приходя сюда на эту лавочку каждую осень, переживать то, что происходило здесь в душе полковника Чеснокова.

«Костя, как же так могло получиться? Как же я не доглядел? Эта боль не покинет меня до конца дней. Я виноват перед тобой».

Птицы, готовясь улететь от нас, собираются в стаи, листва, окрашиваясь в самые красивые и яркие цвета, опадает и засыпает горький налёт, оставленный прошлым на наших душах.

Океан

Он слишком поздно понял, что мухи,

летающие по комнате – белые.

(из кошмарных снов майора Колобова).

Событие, которое изменит всю его жизнь, он оттягивал какими-то несущественными причинами: то что-то нужно допечатать на компьютере, то что-то дописать, то позвонить. Пока он не уткнулся почти носом в папку принесённую Маликовым.

– Ну, поглядим, чего ты накопал, Шерлок Холмс.

Папка была набита ксерокопиями, и были это в основном стихи. На некоторых листах проставлены числа – видимо дни, в которые они были написаны.

«Да, не хватало еще изучать творчество больного мозга»

Листы, видимо, лежали не по порядку, и полковник взял верхний лист.

Среди связок в горле комом теснится крик

Ведь настала пора и тут уж кричи, не кричи.

Полковника бросило в пот: «Откуда он знает эти стихи?»

Чесноков с головой обложился ксерокопиями и оттого, что он находил, его ещё больше бросало в пот.

Знаки новой эры -

Вера и Террор.

Смерть дьявольской силы.

Ты быстрей пантеры

и как змея хитер.

Весь мир у края могилы.

Дёшево стоит чужая боль

Ночью героин, утром гексоген.

Скоро на таймере вспыхнет ноль

И покроет всё серый пепел плен.

Чесноков подчеркнул одну из строк и дату, которая стояла выше, когда написаны эти стихи: 22 февраля. «Вот тебе и стихи!»

Бесы.

Сидел и улыбался

Ел и улыбался

Глотал и улыбался

Плясал – уже смеялся,

Он видел, ухмыляясь,

Он ел меня кусками.

Душа осталась с нами.

Одну её мы с бесом

Поделим на двоих по-братски.

***

Когда бурлила кровь

И стены были не стены.

Рвало, тошнило от слёз

Со скрипом лопнули вены.

***

ПАСКУДА

И всё это датировано тем числом, когда покончил жизнь самоубийством Борисов.

И это только при беглом осмотре выборочных страниц. Чесноков взял телефон, чтобы дозвониться до Колобова. Никто трубку не брал. Время было уже слишком много. «Ладно, я им сейчас подарок на дом пришлю». Но по дороге домой Чесноков почему-то передумал. Он закрылся в номере, принял душ и стал изучать один.

О смерти.

Над землею кровью вижу закат

Оживали все краски земли

Выжил я, и был искренне рад

Раскричались вдали соловьи.

В небе белом спасался я,

Ад был далёк от меня.

Выжил я, и был искренне рад

Как покрытая снегом земля.

И я видел, как плачет весна,

Со слезами сосулек на стенах.

Я люблю весну и я просто рад,

Что есть друг такой смелый и верный.

***

Ночь, и книга «Евангелие» спала,

Как дитя в колыбели

Ночь, и снилось опять: ты пришла,

Искупала меня ты в купели.

И снился всю ночь ураган с грозой

На море истории волны

И бес попутал меня одного

Окунуться по голову в омут.

У него было такое впечатление, что Наумов не сочинял эти стихи, а откуда-то их постоянно списывал. Так много их было, и когда он всё это успел, что не хватает ночи их все изучить.

Вьюги, подруги мои, ждал их я

Как сказки они – при свечах

Слёзы, остатки в кустах воронья.

И знаю, пред кем я отвечу.

«Что ты за человек, что ты этим хочешь сказать?» Время шло, а сна не было.

            ***

Я хочу вернуться в будни.

Простую рубаху, простые штаны

Я отдам плохое всё блудням

Пускай они с этим доживают одни.

«Ладно, ночи не хватит, утро вечера мудренее».

Мытарь.

Луна играла со мною в дождь.

Был я пьян как будто.

Думы сердитые пели мне, мытарю.

Где-то сквозь муки видел я ночь.